– Гм… Если бы мы могли везде поспевать одновременно… Я могу вам только посоветовать не показываться в городе в ближайшее время.
– Но есть нам что-то надо! Тем более, по обычаю, мы сопровождаем праздничную процессию.
Бригадир едва не вспылил.
– Обычай, конечно, штука хорошая! – проворчал он. – Вот выльется ваш обычай в приличную заварушку, тогда узнаете!
Карум не шелохнулся. Бригадир огромным усилием воли взял себя в руки.
– Ладно… Разберемся… Но если вы рассчитываете на помощь властей, не надо вставлять нам палки в колеса! До свидания!
Всем по очереди отдав честь, жандарм в сопровождении подчиненного, который за все это время даже рта не раскрыл, вернулся к машине.
Ребята спешились, подошли к Галлин и старику цыгану. Выражение лица последнего утратило безмятежность. Он пристально всматривался в лица своих друзей, словно пытался прочесть их мысли.
– Жан и Нур сегодня не ночевали в лагере, – не слишком твердо произнес он. – Я думал, они с вами! Хотя они бы тоже примчались… Где же они могут быть?
– Жан не возвращался? – удивилась Галлин. – Мне казалось, полиция их отпустила.
– Верно… Мы их проводили точно до этого места! – вставил Мишель.
– Как? – изумился Даниель. – Как они могли…
– Наверное, еще куда-то отправились, – решил Артур.
– Ночью лаяли собаки, – вновь заговорил Карум. – Может быть, когда возвращались внуки? Но почему они опять ушли?
– И вы ни слова не сказали жандармам, – удивленно пробормотала Галлин.
Карум обреченно воздел руки.
– От жандармов помощи не дождешься, – вздохнул он. – Им до нас нет никакого дела – до тех пор, пока это не касается гаджо!
– Я все-таки очень беспокоюсь… после вчерашнего, – продолжала Галлин.
– А что случилось вчера? – спросил Карум.
– Да, действительно, вы же не виделись с Жаном! – спохватился Мишель.
И он, по возможности скупо, обрисовал вчерашний инцидент, рассказал о вмешательстве господина Сегоналя и об условном освобождении цыган.
– Жан и Нур, наверное, где-то неподалеку, – заключил он, – они ведь обещали не выезжать за пределы Санта!
– Обещание есть обещание, – серьезно подтвердил Карум. – Жан и Нур не нарушат слово, которое дали господину Фредерику!
– Я в них абсолютно уверена! – с жаром воскликнула Галлин.
– Мадемуазель, мои внуки были бы счастливы это слышать.
Галлин догадалась, о чем подумал старик цыган.
– Вы собираетесь что-нибудь предпринимать? – спросила девушка.
– Что предпринимать? Куда идти? У Жана и Нура свои головы на плечах. Они не станут меня волновать понапрасну. День только начался. К обеду они непременно вернутся. Дети всегда находят родительский бивуак!
Лагерь вновь ожил, цыгане вернулись к прерванным делам. Однако на задворках что-то оживленно обсуждала кучка людей. Старик Карум заметил, что ребята смотрят в ту сторону.
– Да, действительно, – сказал он. – Я, кажется, знаю, почему ночью лаяли собаки, хотя это странно. Пойдемте со мной…
Вслед за Карумом ребята направились в дальний конец лагеря, мимо еще дымящегося костра.
Коротко поздоровавшись, цыгане посторонились. Карум указал пальцем на круглое отверстие, сверху прикрытое досками. Рядом лежали большие плоские камни.
– Не подходите к краю, – сказал Карум. – Это очень глубокий колодец, вырыт еще Бог знает когда. Мы им никогда не пользовались – вода соленая. Этой ночью камни кто-то разворошил, а потом не слишком аккуратно сложил на место… Эти доски я приказал положить, чтобы, не дай Бог, детишки не свалились. Интересно, кто мог их снять и, главное, зачем?
Мишель нагнулся, приподнял доску и увидел воду – на неожиданно большой глубине. Еще он заметил проржавевшие перекладины, нечто вроде внутренней лестницы.
«Занятно», – сказал он себе.
Кому пришло в голову открывать колодец? И, главное, куда запропастились Жан с Нуром?
Карум вернул доску на место и не спеша проводил молодых людей до ворот.
– Можно мне заехать во второй половине дня? – спросила Галлин.
– Наши двери всегда открыты для друзей, – ответил цыган. – Будьте счастливы. Карум за все всех благодарит!
Старый цыган удалился твердым шагом. Однако от Мишеля не ускользнула некоторая скованность его движений, ссутулившиеся плечи…
– Ну и ну! Что будем делать?! – воскликнула девушка. – У меня лично есть большое желание побродить по городу, вдруг удастся что-нибудь разузнать. Кто мне составит компанию? Может быть, вы, Мишель, или кто-нибудь из ваших друзей?
Мишель вспомнил про фотографа и про пленку.
– Я согласен, если кто-нибудь отведет мою лошадь в «Хижину шерифа».
– Я отведу, – вызвался Паскалу. – До свидания, мадемуазель.
– Вы истинный ковбой, Паскалу! Я вас очень люблю!
– Я вас тоже, мадемуазель. Вы такая добрая и такая красавица, точь-в-точь ваша бедная матушка, вот только волосы белые!
И, словно сконфузившись от собственной дерзости, старик подхватил брошенные поводья и рысью припустил к «Хижине шерифа».
Попрощавшись с Галлин, Артур и Даниель поскакали за ним.
– Какой изумительный человек этот Паскалу, – прошептала девушка.
Она залезла в машину, за ней Мишель.
– Я очень беспокоюсь, – пожаловалась она, включая зажигание…
– Не надо… – Парень не нашел более веского аргумента.
Машина тронулась. Мишелю не хотелось делиться с девушкой своими мыслями. Его опять глодали сомнения. Гратто и его банда никак не могли приложить руку к исчезновению Жана и Нура. Ведь только что они были у лагеря, требовали выдать цыган, чтобы передать их в руки полиции! Тогда непонятно, куда делись цыгане, ведь они дали слово господину Сегоналю! Неужели они вели двойную игру? Или, наоборот, скрывались от полиции, задумав начать независимое расследование?
Мишель склонялся к последней гипотезе, но, честно говоря, только из-за симпатии к цыганам. У него не было ни единого довода в их защиту.
– Наверное, зря я себя так извожу! – вздохнула Галлин. – На самом деле все окажется проще простого, я в этом абсолютно убеждена!
Мишель вежливо поддакнул, хотя на уме у него было совершенно другое.
– Мне нужно кое-что купить, – сказала девушка. – Давайте через полчаса встретимся на площади.
Город купался в солнечном свете. По улицам уже сновали курортники и туристы. Некоторые целеустремленно вышагивали с пляжными сумками в руках, другие бродили задрав головы, щелкали фотоаппаратами, выбирали открытки и сувениры, примеряли ковбойские шляпы, в изобилии выставленные на лотках.
Фотоателье находилось в переулке за церковью-крепостью. Мишель отыскал его без труда.
Раздвинув шуршащие бисерные портьеры, он вошел в помещение. В темной, забитой всякой всячиной комнате не было ни души. Прилавка почти не было видно под грудами картонных коробок и рекламных щитов; по соседству с ними примостилась пепельница, в которой возлежала пожелтевшая трубка. В витринах теснились разнообразные фотоаппараты, от совсем новеньких до подержанных, коробки с фото– и кинопленками. Слева через приоткрытую дверь виднелся угол лаборатории – оттуда тянуло едковатым запахом химикатов.
– Есть кто-нибудь? – крикнул Мишель. Наконец, по прошествии трех или четырех секунд, приглушенный голос спросил:
– Кто там? Заходите!
Мишель вошел в заднюю комнату – и просто остолбенел. Перед ним предстал самый настоящий кавардак. На оцинкованных столах теснились ванночки, кувшинчики, даже лейка. В этой пыльной свалке совершенно новый прибор для печатания снимков соседствовал с престарелым полусломанным увеличителем. Стены украшали рваные задники, когда-то служившие для «художественных съемок». Возле распахнутого в сад окна торчал утыканный зажимами кронштейн, с которого гроздьями свисали пленки: черные блестящие ленты с просвечивающими негативами фигурок. А среди этого развала лысый мужчина в заляпанной желтовато-фиолетово-коричневыми пятнами рубашке – когда-то она, очевидно, считалась белой – тряс черную пластмассовую коробочку проявителя.