-- Я испугался, - говорил Илья, нежно касаясь ее лица. Аня вздрогнула, когда его губы коснулись кривого шрама от виска до шеи, - когда ты закричала, - она попыталась отстраниться, закрыть свое уродство, но Илья не дал. -- Тебе больно? - Аня не знала, что ответить. Не могла же она ему признаться, что боится открыть глаза, боится, что он исчезнет, но больше всего ей стыдно, что он видит ее такой уродливой. И жалеет ее.
-- Аня? Аня, посмотри на меня! - он снова разозлился. И глаза сейчас наверняка черные, как небо перед грозой, от злости. Вот бы сейчас заглянуть в них. -- Аня, я кому говорю. Посмотри на меня! Ну же!
И она посмотрела. У него было бледное лицо, синяки под глазами и черные, с синевой глаза. А на губах играла улыбка. И от этой улыбки, такой родной и счастливой, вмиг потеплело на душе, и сердце перестало выскакивать из груди, и страх сбежал из Аниной головы трусливой крысой.
-- Это ты? - проскулила Аня, осторожно потрогав полумесяц на щеке Ильи. -- Это и вправду ты?
Вместо ответа Илья захохотал.
-- Ну конечно это я, - весело проговорил он и зачем-то отодвинул ее от края.
-- Ты пришел. Ты все-таки пришел, - шептала Аня, как зачарованная наблюдая за его странными манипуляциями. Вот он встал, выпустив Анину руку. И она вдруг почувствовала себя брошенной. И стало холодно. И мурашки пробежали по спине.
-- Ну конечно я пришел. Разве могло быть иначе? - вот он присел на край кровати, от которого только что отодвигал Аню, скинул туфли, лег рядом и сгреб Аню в охапку. И в один миг его стало так много, и он оказался везде, вокруг нее. Или она в нем? Не разобрать. Да Аня и не хотела разбираться.
Она уткнулась в его грудь и потерлась носом о черную кашемировую водолазку. Она раньше никогда не видела его в водолазках - все больше в костюмах или джинсах и майке или совсем без ничего. Голый он нравился ей куда больше. Его поджарое тело, как будто облитое серебром. У него всегда была кожа какого-то необыкновенного цвета, словно отлитый из серебра доспех, даже после загара. Его запах...солнца и счастья, а еще немного кофе, сигарет и миндаля. От него всегда так пахло, даже когда он пил только чай на кухне в доме ее деда, заедал конфетами, которые она всегда для него припасала, потому что он лопал шоколад тоннами, и не курил. И ей вдруг захотелось вернуться на кухню, где пахло пирогами, деревом из дедушкиной мастерской, где он творил произведения искусства из самых обычных бревен - надо же было на что-то растить двоих внуков - к большому самовару, пыхтящему между ней и Ильей. Хотелось в ту дождливую ночь, когда она отчаянно пыталась его соблазнить и совершенно не знала, как это сделать. А он хмурился и подозрительно косился на нее, словно спрашивал, что это с ней. Впрочем, он и спросил. А она ответила, что он дурак и разревелась. А он вдруг захохотал. Так, как смеялся всего минуту назад. И обнял ее. И прижал к себе. А потом страшно стеснялся и даже покраснел. Тогда Аня впервые видела, как он краснеет - от ушей до самой макушки. Аня тихонько хихикнула.
-- Что? - удивился Илья, заглянув в ее лицо. -- Ты чего смеешься?
-- Почему ты тогда сбежал? - спросила она серьезно. -- В нашу первую ночь.
-- Я не сбежал, - возразил Илья и улыбнулся. -- Ты меня остановила.
-- Я? - искренне удивилась Аня. Она ничего такого не помнила.
Помнила, как он уже почти ушел. Он стоял на пороге совсем одетый, когда она вышла попрощаться. Ее знобило и очень хотелось плакать. Растрепанные волосы лезли в лицо, и они ей жутко мешали, но она никак не могла их убрать - куталась в плед, который постоянно куда-то сползал. И она злилась: на плед, на волосы, на Илью, на себя. А потом он ушел, зло хлопнув дверью. И предательские слезы покатились по щекам, и чья-то горячая ладонь сжала ее затылок, зарывшись в волосах. И оказалось, что Илья никуда не ушел. Он стоял совсем рядом, так что Аня чувствовала, как бухает его сердце под кителем, и внимательно рассматривал, словно принимал важное решение. А потом притянул ее к себе и поцеловал долгим и злым поцелуем.
-- Конечно, ты, - он чмокнул Аню в макушку, и она довольно промурлыкала. -- Ты была такая растрепанная и сердитая, что я не смог сдержаться.
-- И все-таки почему? - спросила она, макушкой потершись о его подбородок. Он задумался ненадолго, а потом лишь пожал плечами.
-- Я испугался.
"Ну конечно, - мысленно согласилась Аня, - потому и злился. Ты ведь всегда злишься, когда тебе страшно".
-- Испугался, потому что вдруг понял, что с тобой может быть только всерьез и навсегда. А я не хотел всерьез, потому что со мной уже так было и ничем хорошим не закончилось. И я знаю, как это больно и тяжело. Я не хотел, чтобы тебе было больно. А когда ты вышла в коридор...и эти твои слезы обиды...и глаза с золотыми искорками...