«Галошу» водить он умел, и даже неплохо — вот только кто мог предсказать, что он, полуослепший от злости, с разгону влетит на ней в самую середку открывшегося, как по заказу, «миража»? Само по себе оно, конечно, не критично — вылазки в «миражи» проделывались всякий раз, как предоставлялась такая возможность, — но осторожно, краешком, не теряя из виду тех, кто страхует тебя. А Яновский вломился в «мираж» на полном ходу — и в нем затерялся.
Марк предлагал пойти по следу и рвался лично возглавить группу поиска. Он уже почти уговорил Гринсберга на эту авантюру, когда Карл вернулся. Был он весел, приветлив и спокоен, безо всяких следов мировой скорби, но при этом как-то странно сосредоточен, на все вопросы, где он был и как вернулся — улыбался и отмалчивался. И сразу с головой ушел в работу.
Странности обнаружились далеко не сразу. Да, теперь Яновский делал значительно больше мелких ляпов в работе: неверно указывал цифры в отчетности, заказывал совершенно ненужное оборудование и, наоборот, пропускал весьма важные позиции в графиках снабжения… Но все это вполне укладывалось в привычную схему: ну, замотался человек, заплюхался, оно простительно. Только вот пятилетняя Джейн, раньше обожавшая дядю Карла, теперь обходила его сторонкой, да пылилась на полке растущая стопка нераспечатанных дисков-посланий от жены…
Марк, поначалу решивший, что Яновский взялся-таки за ум, исхитрился все же вызвать его на разговор — и прифигел. Счастливый Яновский пребывал в полной уверенности, что семейная жизнь его наладилась, конфликт интересов успешно разрешен, и теперь вполне можно предаваться одновременно и любимой работе, и радостям семейной жизни. Более того, по некоторым обмолвкам можно было заключить, что Карл Яновский уверен, что ему удалось уговорить чудо-женушку поехать с ним на Фронтир, и в настоящее время она то ли находится где-то здесь, то ли вот-вот прибудет.
Кинулись к Лившицу, тот, понятное дело, заворчал, что он не психиатр, но согласился в конце концов под видом регулярного обследования проверить Яновского на предмет психических отклонений. Проверил — и развел руками: ничуть это не напоминало классическую клиническую картину. Просто казалось, что Яновский живет где-то не здесь, а в точно таком же мире — только дела там обстоят значительно лучше… Если исключить сбой в некоторых исходных посылках, то Карл Яновский вполне адекватен, заявил Лившиц — но тут же снова повторил, что он не психиатр, и тут требуется более квалифицированный специалист.
Тогда же Арон Лебовски высказал Марте (а потом и всем остальным) пока еще достаточно робкое предположение, что внутри «миража» Карл Яновский попал в некий континуум — как он тогда высказался, «возможно, мнимый» — где все обстоит именно таким образом, как ему сейчас видится. Арона подняли было на смех — но кое-кто, включая Бритву, задумался всерьез.
Гринсберг уже основательно начал подумывать о принудительной госпитализации своего зама по науке — но тут Яновский пропал. Уже насовсем. Никто не видел, как и куда он ушел, хотя периметр охранялся круглосуточно, все катера оказались на месте, но тем не менее Карла Яновского не было ни на Фронтире, ни в окружающей пустыне — а поисковые группы, расширяя круги, прошаривали буквально каждый квадратный сантиметр без всякого результата.
Примчавшаяся из самой Метрополии мадам Яновская закатила истерику уже в кабинете Гринсберга, но, понятно, делу это ни в малейшей степени не помогло. Все личные вещи Карла Яновского остались на своих местах, но отдать их жене — означало признать, что Яновский погиб, тогда как Марта Лебовски уверяла, что он жив, что он даже в пределах досягаемости — только где-то не здесь. Точнее ответить она бы вряд ли смогла, да и чувство это было напрочь иррациональным, никоим образом не похожим на то, чему обучают «индукторов» в Академии. Бритва настояла на том, чтобы Марте поверили — хотя она-то как раз не была уверена в том, что живой Яновский это так уж хорошо. И Марку, и Марте она говорила о том, что Фронтир, да и все остальные миры, как раз сейчас проходят узловую точку, и схемы ветвления просматриваются на редкость скверные. Впрочем, кто и когда слушал Кассандру?.. Свои — приняли всерьез, Управление же, как водится, отмахнулось: мол, хватает иных забот.