Его слух сейчас словно одновременно работал в разных измерениях, ловил разом не меньше десятка мелодий — но все они существовали независимо друг от друга, не совмещаясь и не наслаиваясь одна на другую. Это было очень тяжело, это буквально разрывало на куски мозг, но пока тема не доиграна до конца, пока он не завершит задуманное — придется терпеть… И сейчас громче всего для него зазвучала тема Власти — стройная, на жестком ритмическом каркасе, странно завораживающая, она гремела шагами Командора… Как Хранители, когда я их в первый раз услышал, вспомнил Олег — и понял вдруг, что уже никогда не купится на власть. Хорошая у меня против этого прививка, подумал он со злобой. Спасибо господам заговорщикам…
«А раз так, ребята, — сыграл он, обращаясь к своей команде, — я вам приказывать не могу. В этом деле никому, кроме добровольцев не место». «Да поехали уже, дольше рассусоливаешь», — за всех сварливо откликнулся бас. Что ж, невесело усмехнулся Олег, ужесточая ритм, значит, назад пути уже нет, и осталось выдавить из Договора прежних участников — а не все они согласятся добровольно уступить свое место. Не согласится Леваллуа. С Доном — живым ли, мертвым ли — придется повозиться изрядно, и придется как-то убедить Марка и Колдуна — а ведь для них членство в Договоре не только опасность и головная боль, но, как ни парадоксально, еще и своеобразная охранная грамота…
И конечно, это означает фактически войну с Торговцами-на-джипах, войну, может, и бескровную, но оттого не менее жестокую — и очень затяжную. На такой войне пленных не берут и перемирий не заключают, а ведь Яновский и его люди — во что бы они в конечном счете не превратились, прежде всего они все равно люди! — убеждены в своей правоте, и свято верят в свою концепцию «счастье — даром, для всех»… Что ж, подумал он, по крайней мере, я знаю, с чего начну, если все-таки выживу сейчас…
Перевалив гребень очередного бархана, Олег присел на песок, закурил, щурясь от нестерпимо яркого солнца. Никогда жару не любил, ухмыльнулся он, глубоко затянувшись. Так ведь никуда не денешься, привыкать теперь придется! И жаловаться не на кого, да и некому: сам себе эту дорогу выбрал, сам решил ее в одиночестве пройти…
О своем решении не принимать никакого командования и уйти в Крепость Олег сказал только Патрику — да и то прежде всего потому, что не предупредить его об этом было бы свинством. Начинать же новое дело со свинства Олегу не хотелось. Патрик, услыхав об этаком решении (Олегу хватило пары не самых длинных фраз), близок был то ли к инфаркту, то ли к тому, чтоб тут же, на месте, придушить Олега собственными руками — но как-то обошлось. Не свалился Патрик в корчах и душить Олега не стал. Не стал даже спорить и убеждать — видно, понял, что дело это бесполезное. Хотя выглядел он оскорбленным — черт, да он и был оскорблен отказом Олега! — но, судя по всему, признал в его решении какие-то серьезные резоны. Впрочем, оно объяснимо, с легкой иронией подумал Олег. Он же, в конце концов, присутствовал в зале на том, прости, господи, концерте в виртуале — хотя, конечно, вряд ли об этом помнит. Но, как в старом анекдоте, «осадок остался» — и здесь это весьма на руку.
В общем, вроде все сделал правильно, только на душе все равно кошки скребли. С ребятами даже прощаться не стал, улизнул по-тихому, в «танце» — чтобы избежать прощаний, попыток отговорить, переубедить, увязаться следом и всего такого прочего. Правильно ли? Правильно, ответил сам себе Олег. Хунтой пусть Патрик занимается, у него это получится лучше, а это будет моя личная война с Яновским, с Торговцами — и вот совершенно незачем кого-то еще туда вмешивать. С Патрика, конечно, взял слово, что он постарается за моими оглоедами приглядеть — и Патрик явно не в восторге был от этой перспективы, но все ж кивнул угрюмо, а говорить не стал ничего. Значит, постарается. Впрочем, далеко не факт, что углядит — шустры ребята и пустыней отмечены… Ладно, оборвал он себя, в конце концов, это говорит еще и о том, что в няньке они не нуждаются. Сами поймут, что делать надо — каждый для себя.