…Значит, Руди и Колдун держали связь, и для того, чтобы попасть на прием к Колдуну, совсем не нужно было тащиться через весь Вундерланд — ну еще бы, ПВ-портал здесь имеется. И, похоже, связь они держали не только между собой: «о наших намерениях оповещены вполне…» — ясно?.. надежно?.. Речь тут, к гадалке не ходи, о наших «дезертирах», а значит, вся эта чертова затея, включая, скорее всего, и дурацкий «переворот» в Управлении, изначально была игрой в одни ворота. Может, еще подсказать, в чьи именно, «снайпер»?
Олег даже нашел силы усмехнуться про себя: вот так бы себя чувствовал атеист века XVII, обнаружив, что Бога действительно нет. Вот только что был, а потом вдруг взял и ушел. И не вернется. А ведь ты, ругательски его ругая, все же верил, что он о тебе заботится… Тут уж либо по классике в «подлецы по убеждению» податься, либо… Либо что?
Голова казалась пустой и легкой, а все мысли были простыми, как кубики. Дон. Марк. Руди. Крепость. Колдун. Договор. «Хранители»… Из этих кубиков Олег мысленно возводил башенки — и тут же их разрушал.
Значит, кого из состоящих в Договоре я знаю? Руди — однозначно. Дон, Марк, Колдун, «дезертиры» вместо выбывшей Бабули — пятеро. Мне известно, что участников — шесть. Ладно, не суть… Хочу ли я быть объектом этого Договора? Однозначно — нет. Важен ли Договор для кого-то, кроме этой компашки? Очевидно, важен — или важны его последствия, если судить по тому, что какой-то интерес в этом имеют маги и даже Старшая кровь. Что еще я знаю о Договоре? Он связан с покойным — странно покойным — Крамнером. Он связан с Тропой. Его, стало быть, хранят.
Хранят, потому что участники друг другу не доверяют. Они повязаны, но не доверяют. Чем повязаны? Некими Силами, известными мне как «Хранители». Что я знаю о Хранителях? Что это мощь. Что они могут убивать. Что они реагируют на попытки разгласить мне суть Договора. Что они убили трех человек в ту ночь — считая тех, чьими телами они воспользовались. Четверых, если считать Кэт, которая умирает.
Могут они мне нравиться? Опять-таки нет, потому что мне не нравится мощь, которая убивает походя. Они не должны быть. Если они появляются в связи с Договором, если это Договор призывает их, значит, его тоже не должно быть. Значит, надо его…
Олег поразился простоте и ясности этой логической цепочки. Но пока это казалось вполне разумным — если не городить вокруг этого турусов. Он проскользнул в дверь своей кельи, неторопливо прикрыл за собой дверь…
— Привет, «снайпер».
Старый знакомец, белесый наемник, сидел на углу стола, покачивая ногой.
— Опять ты, — почему-то не удивившись, вздохнул Олег.
— Ага, — радостно согласился тот. — Поговорить вот пришел.
Олег плюхнулся на лежак, примостил здоровой рукой под спину подушку:
— Все уже, поговорили. Свободен.
— Не любишь ты меня, «снайпер», — пожаловался белесый. — Злой ты… А мне, между прочим, даже твой дружок-«волкодав» мешать не стал бы, если б знал, с чем я пришел.
— А где он, кстати? — словно невзначай поинтересовался Олег.
— Смешно, — хихикнул наемник. — Он с остальными на башне торчит, кумекает, как другого твоего дружка от нас вынимать.
— Хочешь сказать, Макс у вас?
— А где ж ему еще быть? Мы с ним старые знакомые… Вот он, в отличие от тебя, очень даже считает, что нам есть о чем говорить.
— Трындишь.
— Я?! — возмутился наемник. — Да ни в жизнь! Ну, мне не веришь, можешь потом у этой своей девочки спросить. Хорошо, зараза, видит, не дай бог на такой жениться…
— Ну и зачем вы его…
— Мы — его?.. За кого ты нас принимаешь, «снайпер»? Не мы его, а он сам пришел. Я ж говорю, старый знакомый…
Ай да Макс, ай да жирдяй очкастый! — невольно восхитился Олег. Как же ты меня обвел! Как же ты всех нас обвел!..
— И о чем он с вами говорит? Что вы там ему наобещали? Бочку варенья и корзину печенья?
— Он-то? Да пугает в основном… Будто сам не понимает, что отступиться мы не можем. О тебе говорим тоже.
— Ну? И что ж вы там обо мне говорите?
— Да вот поспорили сегодня, — снова хихикнул белесый. — Я говорю, ты согласишься, он говорит — не согласишься…
— Аки барышня-гимназистка, — хмыкнул Олег, чувствуя, как под спудом глухой, безнадежной злости зарождается злость новая, холодная, как ручей и острая, как нож. — «Ах, я согласная — ах, я несогласная!»… И на что ж я там соглашаться должен?