А между тем женщина продолжала свой путаный и неспешный разговор с Ахмедом.
— Екатерина Дашкова, которая стала моей приемной матерью, просила, чтобы ее прах был похоронен в деревне Красное, на местном кладбище, — сказал Ахмед, догадавшись, что женщине нужно объяснить все точно и подробно. — Вы не знаете, где она была похоронена?
— Ну, если просила на кладбище, значит, на кладбище. — в задумчивости проговорила женщина, как будто что-то вспоминая, и вдруг, хлопнув себя по лбу, радостно воскликнула: — Вспомнила! Вспомнила! Вот дурья башка. Я вспомнила. Нинка мне говорила, что ей большие деньги заплатили и еще заплатят, если будет за могилкой ухаживать. Я тогда у нее еще спросила: «За чьей?» А она улыбнулась так таинственно и сказала: «Секрет». Ну, секрет так секрет. Я на нее тогда обиделась. Как на выпивку ей нужно было, так она ко мне бежит. А как сказать, за что деньги ей заплатили, так секрет. Но она, по-моему, на те деньги и упилась так, что и померла.
— А у кого можно узнать, где могила Екатерины Дашковой? — спросил Ахмед, теряя выдержку.
— Да могила на кладбище. Кладбище за деревней. Вон туда иди прямо-прямо и дойдешь. — махнула женщина рукой, утратив к гостю интерес.
— А доехать можно? — поинтересовался Ахмед, глядя на свои лаковые туфли.
— Не-а, — покачала головой женщина, — доехать нельзя. Там грязь. На такой, как у вас, машине, точно не доехать. Туда разве что на мотоцикле. И то в объезд.
Сказав это, она не прощаясь пошла к сараю.
Ахмед оглянулся и, заметив Серова, который продолжал сосредоточенно возиться с мотоциклом, спросил:
— Вы местный?
Сделав лицо попроще и не снимая банданы, Серов пожал плечами:
— Ну. Допустим.
— Вы не могли бы меня довезти до кладбища? — попросил Ахмед.
— Ну, мог бы, — сказал Серов, окидывая Ахмеда сочувственным взглядом. Страшно было представить, во что после поездки превратятся его плащ и брюки. Но выбора не было.
Когда они доехали до кладбища, Ахмед достал карту, ту самую, которую скопировал для себя Серов, и, сориентировавшись и, кажется, забыв о своем случайном попутчике-мотоциклисте, стал подниматься на горку, где под березкой была заросшая травой, полуразмытая могила с покосившимся деревянным крестом. На прибитой к нему ржавой табличке едва можно было различить надпись: «Дашкова Екатерина.»
Ахмед покачал головой и прошептал:
— Мама.
А потом, будто ища помощи, повернулся к Серову, который все же пошел за ним следом, и снова спросил:
— Вы местный?
— Да, а что? — отозвался Серов.
— Кого здесь можно попросить ухаживать за могилой? Может, вы согласились бы? Как вас зовут?
— Серега, — ответил Серов и покачал головой: — Но я в городе работаю, сюда нечасто приезжаю. Мы лучше в деревне кого-нибудь найдем.
— А сейчас. Серега, что мы можем сделать? Ведь впереди зима.
— Сейчас. — проговорил Серов, оглядываясь. — Сейчас мы возьмем вон там под сараем лопаты и приведем могилу в более-менее божеский вид.
Вкопав поглубже крест и подровняв землю, Серов с Ахмедом натаскали из кучи, лежащей у забора, камней и обложили могилу.
— Теперь до весны с ней ничего не станет, — сказал Серов и добавил: — Ну, а весной памятник нужно ставить. Приедете — здесь и поставите.
— Да, а если кого-то попросить памятник поставить. Вас, например.
— Нет, — покачал головой Серов. — Лучше самому.
— А кого попросить за могилой присмотреть? — вспомнил Ахмед.
— А вы ту женщину, с которой говорили, попросите, — нашелся Серов.
— Да, попрошу. Как ее зовут? Вы, раз местный, знаете? — спросил Ахмед.
Серов, который уже повернулся, чтобы уходить, сделал вид, что не слышит.
В это время прозвенел мобильный Ахмеда.
Сказав «але», он перешел на арабский, потом на английский, повторив: «Вы не туда попали».
И, взглянув на часы, почему-то заторопился. Его уже, похоже, не волновала ни могила его приемной матери, ни то, кто за ней присмотрит до весны. Серов тоже взглянул на часы. Было без четверти одиннадцать.
Ахмед так спешил, что пошел напрямую и едва не по колено провалился в грязь, начал вытягивать туфлю, разозлился и, раскрасневшись, похоже, даже выругался по-своему.