Мише из окошка хорошо завод виден. Вон и паровозик катится. Белое облачко над ним заплясало. И гудок: ту-тууу! А Мише слышится:
— А у тебя-то нетуууу!
Конечно, нету. У Ильки в кармане прозрачный карандашик лежит. Мише и без того тяжко, а тут еще гудок-дразнила подзуживает. Ну, замолчал наконец.
Вот дятел пестрый на сосне примостился. Миша и его прекрасно видит. Эх, носище какой! Лупцует дятел им по стволу, только гуд идёт. А плечи неподвижны, словно это не живая птица, а игрушка такая: кто-то снизу за верёвочку дёргает- дёрг-дёрг! А дятел носом: тут-тук!
Что же этот нос Мише напоминает? Чудится знакомое что-то. Ну конечно! На Илькин камешек нос похож!
Миша даже глаза от дятла отвёл и уши пальцами заткнул.
Бесшумный шмель сел на вьюнок возле самой оконной рамы. Морковная ботва на грядке в одном месте колышется. Наверное, цыплёнок заблудился.
И вдруг лиловая косынка у калитки, мама! До двери бежать сто лет! Прямо — в окно! Завалинка высокая, но там в одном месте есть упор. Так глазами и не увидишь, но у Миши всё выверено. Ногой на колышек — раз, другой на кадку — два. Теперь можно прыгать. Три! Ух, как перепугались куры! Теперь им разговоров на три часа хватит! А мама уже улыбается — увидела Мишу. Скорей навстречу!
Удивительный человек мама. Дважды в день её Миша встречает: в обед и вечером. Больница, где мама работает, совсем рядом. Поджидает её Миша, издалека высматривает, и каждый раз словно год не видался. Походка лёгкая у мамы, глаза ласковые, всегда вроде с собой праздник носит. А сегодня мама и вовсе весёлая, светится:
— Сынка, ты вечером далеко не уходи.
— А что, мам?
— В гости пойдём. Фельдшер[1] Суставов нас чай пить приглашает.
Какое там далеко! Да Миша глаз с калитки до конца дня не спустит. Шутка ли! Сам фельдшер Суставов зовёт!
Мишу-то он, скорее всего, не помнит, зато Миша три раза его на больничном дворе видал. Высокий такой, худой. Из-под белого халата чёрная гимнастерка видна, на все пуговицы застегнута. Сапоги высокие. Нос большой, под носом усы аккуратные, словно почтовая марка наклеена. Очки в железной оправе. Сердитый.
До маминого приезда фельдшер Суставов был в больнице главным. Это Миша из взрослых разговоров понял. Хочешь не хочешь, а наслушаешься. Одно время фельдшера Суставова в доме часто поминали.
— Молчит! — жаловалась мама, приходя вечером с работы. — Молчит старик упрямый! Я участок ещё плохо знаю, с людьми не знакома, а тут человек рядом ходит и молчит. Специалист редкий, у него учиться в пору, а из него два слова в дежурство выцедишь — считай повезло. Вот характерец!
— Изучает он тебя, — говорила бабушка. — Уж больно ты молода на его место села. Присматривается.
А Миша недоумевал: чего тут присматриваться? Ведь это же мама! Её все любят и слушаются. Бывшие больные улицу переходят, чтобы с ней поздороваться, и уж, наверное, не бурчат себе под нос: «Моё почтение».
К счастью, теперь все эти неприятности позади. Всё веселее приходит мама с работы. Каждый раз всё интереснее её рассказы про фельдшера Суставова. Видно, разговорился молчун, поверил в маму, зауважал. А сегодня даже на чай домой приглашает! И Мишу не забыл! Вот это новость! Вот это да!
…Как приятно сидеть за столом в гостях. Сам суровый фельдшер Суставов наливает тебе чай из электрического чайника. На столе варенье и мёд в сотах. Пар из стаканов идет вверх под огромный абажур. Вся комната в полумраке, и Миша ждет, когда привыкнут глаза к темноте. Ничего невежливого, если он отвернется на минуточку от чая с брусничным вареньем и разглядит комнату. Ведь разговор ещё не начался, мама с фельдшером говорят пока на «больничном языке» о вакцинах, госпитализации и других непонятных вещах. А из мрака уже выступают здоровенные лосиные рога над этажеркой. Вот картину Мише не разглядеть, слишком темна. Хвост глухариный веером над кроватью. Интересно, можно его снять оттуда?.. Стоп! Стоп! Не может быть! На комоде… Миша от волнения вытянул руку и открыл рот.
— Что тебе? — спросил фельдшер Суставов, отодвигая стул.
— Карандашики! — прошептал Миша и растопырил пальцы на руке.
Фельдшер внимательно осмотрел комод, потом достал из кармана авторучку с колпачком, обмотанным медной проволокой, и протянул Мише:
— Может, это?
— Нет! Прозрачные. На комоде.
— А, а! Вот оно что!
Фельдшер Суставов взял с комода какой-то предмет. Потом, минуя Мишину протянутую руку, перенёс и поставил его прямо перед Мишей на стол. Миша ахнул. Перед ним сверкала сотнями граней огромная груда сросшихся вместе прозрачных карандашиков. Тут были и карандашики и карандашищи. Одни были мутноватыми, другие прозрачней сосульки.