В избу вошел Нил Тарасович, и сразу стало тесно — такой он был большой и высокий. Нил Тарасович сел около печки, и в переменчивом огне Федя увидел, что лицо художника задумчиво и торжественно.
Нил Тарасович посмотрел на Федю, подошел к нему, обнял за плечи.
— Скажи мне, Федор, что самое главное для человека? Ну, что ему нужно, чтобы он себя не чувствовал лишним на земле?
Федя молчал, напряженно думал. Действительно, что? Он не успел ответить — опять заговорил Нил Тарасович:
— Я тебе скажу: человек должен знать, для чего он живет.
Он начал ходить по избе, заполнив ее тяжелыми шагами. Его большая тень закрывала то печь, то окна, то сразу полкомнаты.
— Нельзя, Федор, жить просто так, только потому, что тебе дана жизнь. Должна у человека быть цель. Огромная цель, понимаешь…
Он опять остановился перед Федей.
— Поздравь меня, Федор: сегодня меня приняли в партию большевиков. — И голос Нила Тарасовича дрогнул от волнения.
Федя бросился на шею художнику, поцеловал его в колючую щеку:
— Поздравляю!..
— Может быть, ты еще не все понимаешь, Федор,- горячо говорил ему в самое ухо художник.- Но ты умный, думающий парень, ты обязательно поймешь: ничего нет важнее того дела, за которое борется Ленин и его партия. — Он крепко обнял Федю.- Наша партия… Еще далека та новая жизнь, Федор, тысячу дьяволов, далека!.. Но она неизбежно придет к людям. Я это до конца понял. Теперь я знаю, для чего я живу, для чего пишу, для чего стреляю. Как я счастлив, мальчик! Если бы ты знал!
Нил Тарасович пристально посмотрел на Федю.
— Ты это должен почувствовать. Это неизбежно. Тебя ждет большая, счастливая жизнь. Она должна быть счастливой!..
Они стояли на середине избы, смотрели друг на друга блестящими повлажневшими глазами, два очень разных человека, которых объединила и повела за собой пролетарская революция.
НОЧЬЮ НА ПРОСЕКЕ…
Прочно застрял отряд в Хомяках. День проходил за днем, где-то совсем рядом был фронт, а приказа о наступлении не присылали. Деревня Хомяки была окружена лесом, на опушку его Федя часто ходил гулять с Мишкой-печатником. Одних отец не отпускал, и чаще всего с ними на прогулку отправлялся Нил Тарасович.
Приказ о наступлении пришел в морозный тихий день — к тому времени уже прочно установилась зима. В жаркой избе Федин отец, дядя Петя и человек в скрипучей кожанке, присланный из штаба армии, склонились над картой. Федя лежал на печи и, замерев, слушал их разговор.
— Вам, таким образом, — говорил человек в кожанке,- надо занять деревни Струново и Днище. Вот здесь. — Он ткнул пальцем в карту. — С левого фланга поддержит Лепехин. С правого — наша артиллерия. Огоньку поддаст.
— Дорога здесь петляет, — хмурится отец. — И через поле идет.
— Можно лесом. Мне мужики говорили — просека есть и прямо к Струнову ведет. — Дядя Петя закашлялся.- Фу ты, дьявол. От жары в горле — Сахара. Сейчас бы молочка парного.
— Верно, просека есть. — Человек в кожанке выпрямился над столом и оказался совсем маленьким: на голову ниже всех. — Только проверить надо, в каком она состоянии. Пройдут ли люди, подводы. Может, заросла.
— Проверим, — говорит отец. — Если проходима просека, будет просто здорово. Петр, снаряди людей. И Федюху с Мишкой пусть возьмут. Видал я, как медведь у него на шорохи реагирует. Лучше собаки.
— И на запахи!-закричал с печки Федя. Отец улыбнулся:
— Точно, и на запахи. Мало ли что… Снаряди людей, Петр. За старшего — Тарасыча.
— Есть!
— Так начало в пять ноль-ноль.-Маленький человек в кожанке свернул карту. — Сигнал — две зеленые ракеты.
А Федя быстро одевается, никак не может натянуть сапоги: скорее к Мишке-печатнику!
Отправились впятером: Мишка-печатник, Федя, Нил Тарасович, Трофим Заулин (он считался лучшим разведчиком в отряде) и новый боец, деревенский парень Семен, длинный и молчаливый.
Трусило снежком, время было позднее, но все вокруг видно: светил неярким ровным светом снег. Прошли по селу, миновали овраг с колодцем, над которым склонился длинный журавель, и вступили в лес. Здесь было темнее, и сразу, утонули в густых елях голоса села: лай собак, стук топора, далекая песня. И уже не пахло дымом. Пробитая сквозь лес просека уходила в неясную даль.
— Вполне пройти можно. И проехать, — сказал Нил Тарасович. — Версту проверим, и можно назад.
Дальше шли молча. Впереди Федя с Мишкой-печатником. Медведь бесшумно ступал по мягкому снегу и возбужденно дергал носом: давно он не был в настоящем лесу. Где-то над лесом взошла луна, и теперь на снегу лежали длинные холодные тени. Лесная чащоба дышала безмолвием и неизвестностью.