Федя очнулся от гула голосов. Он увидел, что у крыльца собралась большая толпа мужиков, взъерошенных, потных, с красными злыми лицами; кто был в тулупах, а кто в одних рубахах с расстегнутыми воротами; многие держали в руках топоры. А на крыльце стоял дядя Петя с поднятой рукой и все кричал:
— Тише, тише, граждане!
Стало тихо, только слышалось трудное дыхание толпы.
— Так вот, мужики, какое дело, — начал дядя Петя. — Послал нас к вам революционный пролетариат города.
— Пошто послал? — хрипло выкрикнули из толпы.
— Скажу. — Дядя Петя поправил шапку, и по этому нервному движению Федя понял, что он волнуется.- На помощь послал.
В ответ сорвалось сразу несколько голосов:
— Нам землю надоть!
— Землицы бы!
— Когда раздел будет?
— Землю получите! — Дядя Петя возвысил голос.- Есть на то специальный декрет советской власти, подписанный товарищем Лениным. Сказано в нем: землю — крестьянам!
Толпа мужиков замерла, потом ахнула, забурлила, загалдела.
— Тише, тише, граждане, тише!-кричал дядя Петя. — Землю, говорю, получите. А вот одно нам неясно.
И увидел Федя, как разом насторожились все мужики, а один дед с лицом, похожим на икону, даже корявую руку к уху приставил.
— Неясно нам, зачем дом помещичий разоряете. Грабежом, можно сказать, занимаетесь. Зачем сад рубите? Кому от этого польза?
Зашумели мужики, затолкались.
— А чо жалеть? Они нас не жалели!
— Камень не горит, а то б петуха пустили!
— Попили Вахметьевы нашей крови…
— Дом ентот у нас, что кость поперек горла! Еще долго кричали они, долго успокаивали их и дядя Петя, и отец, и другие рабочие. А Федя никак не мог понять, откуда у мужиков такая лютая злость. «Видать, помещик Вахметьев был что ни на есть кровопийца»,- решил Федя.
Когда мужики наконец умолкли, дядя Петя сказал твердо:
— Помещики никогда не вернутся. А дом их, сад, все имущество берет под свою охрану советская власть. Дом мы опечатаем, а кто сорвет сургуч, знайте- будем его считать врагом революции.-Дядя Петя помолчал. — И вот еще что, мужики. Кто чего унес из барского дома — обратно несите. Подобру прошу. Ведь для вас же, дурьи головы, все сохраняем.
Мужики что-то приуныли, вроде бы смутились, разошлись тихо.
Вечером, когда отряд сделал все дела в имении и собрался уезжать, Федя увидел у крыльца целую кучу вещей: стулья с гнутыми ножками, картины в золоченых рамах, какие-то диковинные одежды, пахнущие нафталином.
Когда сходка разбрелась, отец сказал Феде:
— Ну, солдат, идем дом опечатывать.
Вместе с другими рабочими Федя прошел через сломанные двери и сразу попал в такую обстановку, о существовании которой до сих пор он и не подозревал.
Сначала Федя увидел сверкающий золочеными стенами зал, пронизанный таинственным серым светом; свет струился из широких окон. А за окнами была туманная дальняя даль, деревенька, сбегавшая с холма, гряда серых ветел и на крутом берегу "застывшей реки церквушка с темными, видать, старыми-престарыми куполами… Шаги гулко отдавались по паркетному полу, и было чуть-чуть жутко идти по этому залу.
Вслед за отцом Федя поднялся на второй этаж по широкой мраморной лестнице; фигуры бронзовых негров по бокам держали подсвечники. Негры провожали Федю спокойными, равнодушными взглядами, и от этих взглядов было тоже немного жутко.
Прошли по стеклянной галерее; почти все стекла здесь были разбиты, и осколки скрипели под ногами. Галерея привела в небольшой зал, круглый, с низким потолком, разрисованным белыми воздушными ангелами — у них были счастливые, безмятежные лица.
На середине зала стоял черный блестящий рояль; его крышка была исковеркана ударами топора, отлетел кусок полированной доски, и обнажились струны. Федя осторожно тронул клавиши, и рояль ответил ему стоном, будто жаловался на то, что с ним так жестоко и так несправедливо обошлись. И у Феди дрогнуло сердце, рояль показался ему живым существом. И вообще Федя почувствовал себя вдруг во власти этого прекрасного, сказочного дома; зачарованно бродил он по комнатам, маленьким залам, у него рябило в глазах от картин на стенах, от мраморных статуэток в спальнях с шикарными кроватями, он был подавлен великолепием и роскошью, которые окружали его, и никак не мог понять — это не укладывалось в его сознании, -как в таком волшебном доме могли жить злые, жестокие люди.