Но это случилось: Волжанов не вернулся с задания.
До поздней ночи стояли лётчики, всматриваясь в чернеющее небо, вслушиваясь в отдалённые гулы. Молча ждали.
Прибежала на старт Надя, вовсе не похожая на черноглазую Надюшу с удивлённо поднятыми бровями — растерянная, оглушённая страшной вестью. Уронила лицо в передник, вздрогнули её плечи.
Время полёта вышло, лётчики, не глядя друг другу в глаза, разошлись. Побрела к одинокому домику, опустив голову, Надя. Как-то сразу стала меньше ростом. Еле передвигает не своими ногами…
А Мишка ждал…
Он по-прежнему лежал на белом полотнище буквы «Т», настороженно выставляя округлое ушко, чуть прислушивался к далёким гулам. Временами ему казалось, что где-то работает мотор. Медведь задирал голову, вытягивал шею. Внюхивался в воздух. Не ошибался зверь. Гудели самолёты. Много их в ту пору летало в небе. Но среди них не было уже «девятки» Волжанова.
…Мишка ждал. Ждал и, должно быть, своим звериным умом никак не мог постичь, почему так долго не возвращается его Волжанов.
Мироныч понимал зверя. Не тревожил его, хотя надо было убрать букву «Т».
До поздней ночи вглядывался медведь в темнеющее, кое-где светящееся бледными звёздами небо. И когда финишёр убрал белое полотнище, зверь поднялся, лёг рядом на траву. По-прежнему вытягивал шею, выставлял круглое ухо, чутко внюхивался в чистый воздух.
— Будет тебе… Вернётся наш Волжанов. Не может быть, чтоб такой лётчик погиб… — сказал Мироныч, и голос его выдал — дрогнул.
Положил руку на лоб зверю; зверь остался безразличным к ласке человека.
— Не может!.. — сказал ещё раз и, чтобы не наговорить лишнего, отвернулся.
Пошёл тяжёлой походкой пожилого человека, смертельно уставшего от войны.
…Звали Мишку в столовую, манили в землянку. Но зверь не поднялся. Не отозвался на зов людей. Так и остался лежать на поле еле приметным бугорком, глядя печальными глазами в пустое небо…
Занимался рассвет. Горизонт на востоке слегка посерел тонкой полоской. Вырисовались неровные очертания леса. Мелкие капли росы посеребрили траву, листья кустов, Мишкину шубу.
Медведь встал. Отряхнулся. Вяло осмотрелся по сторонам. Ещё раз вытянул вверх толстую шею, внюхался в светлеющее небо. И опустив к самой земле морду, еле волоча лапы, двинулся в путь.
Где-то вверху, над кронами деревьев, мигнул слабый лучик. Он постепенно яснел и ширился и вдруг вспыхнул ярким светом: над горизонтом выдвинулся краешек утреннего солнца. На аэродроме послышались голоса, гул заводимых моторов. Там начиналась обычная суета боевых будней.
…А Мишка плёлся уже где-то далеко, в непролазных дебрях дремучего леса. Он временами останавливался, вытягивал толстую шею, внюхивался чутким носом в прозрачный, полный волнующих запахов воздух, и, тяжело волоча лапы, брёл дальше, может быть, каким-то неведомым человеку, звериным чутьём отыскивая своего доброго друга, отменного лётчика, Героя, русоволосого парнишку с щедрой пригоршней веснушек на лице, весёлого гармониста и просто чудесного человека Петьку Волжанова…