Ребята явно ждали меня. Наверное, они явились сразу после работы, узнали, что я ушел к Званцеву, и решили во что бы то ни стало сегодня же поговорить со мной. Может быть, даже поколотить меня. В квартиру они, понятно, не зашли, чтобы не тревожить моих родителей. Устроились на лестнице, но не выдержали и заснули. Вероятно, здорово устали.
Мне не хотелось выяснять с ними отношения. Это было уже ни к чему. Они все узнают из моей посмертной записки.
Перед тем как позвонить, я попробовал немного отодвинуть Серёгу, мешавшего мне пройти. Я хотел незаметно проскользнуть в квартиру. Но Серёга сейчас же открыл глаза, прищурился и ошалело посмотрел на меня.
— Мишка! — закричал он, придя в себя. — Я его застукал.
Мишка тоже проснулся и сел на подоконник.
— Ну? — спросил он сурово. Голос его был еще хриплый после сна. — Не стыдно тебе? Ну и гнусь же ты, Верезин!
Я не ответил. Мне было тяжело стоять; я присел на ступеньку и стал безучастно слушать, как ребята меня ругают. Весь класс трудился, пока не зажглась первая лампочка, а я сбежал, как дезертир.
Милые, бедные Серёга и Мишка! Если бы вы знали все до конца! Меня уже бесполезно ругать. Меня нужно просто убить.
Мишка вдруг замолчал. Нагнувшись, он вгляделся в мое зеленое, измученное лицо и сказал Сергею, который еще продолжал ругаться:
— Погоди, Серёга. Гарька, что с тобой?
Мне стало очень жалко себя.
— Ничего, — проговорил я дрожащим голосом.
— Ты заболел? — спросил Мишка уже не так строго.
— Нет.
— Не валяй дурака, — сказал Серёга, тоже нагибаясь надо мной. Теперь только я сидел, а они стояли, разглядывая мое лицо. Как их глаза были непохожи на те, что разглядывали меня в ресторане! — Не валяй дурака. Ты сам не свой.
— Нет, — сказал я. — Дело гораздо серьезнее.
Мишка с Сергеем переглянулись. Мишка попробовал рукой мой лоб и сказал:
— Слушай, у тебя холодный лоб.
Он проговорил это с тревогой, хотя у каждого здорового человека должен быть холодный лоб.
— Я сбегаю за «Скорой помощью», — предложил Сергей.
— Зачем? — сказал Мишка. — У них дома телефон. Его нужно в постель.
— Не нужно меня в постель, — слабым голосом сказал я. В эту минуту я испытывал такую нежность к моим закадычным друзьям, что мне захотелось дать им на прощание несколько советов. — Мишка, это хорошо, что ты подружился с Аней, — проговорил я. — Будь с ней ласков. Она в общем хорошая. Ее нужно только держать в руках. Я этого не смог…
Мишка смотрел на меня круглыми, испуганными глазами.
— А ты, Серёга, — продолжал я, — больше никогда не ссорься с Мишкой. Вы оба очень хорошие люди. И еще, друзья, отомстите за меня Званцеву, чтобы он на всю жизнь запомнил.
— Ты никак умирать собрался? — испуганным шепотом спросил Серёга.
— Что мне еще остается делать? — криво усмехнувшись, ответил я.
— Это как же? — спросил Мишка.
— Я не имею права жить.
Серёга хихикнул и спросил осторожно, как человек, который боится, что мираж исчезнет:
— Гарька, самоубийство, да?
Я скромно промолчал.
— Прыгай с высотного здания! — в восторге закричал Серёга. — Самый красивый способ.
— Нет, нет! — возразил Мишка, который тоже почему-то развеселился. — Дай себя покусать бешеной собаке. И не делай прививок.
— Умри под колесами дачного поезда, — посоветовал Серёга. — С улыбкой на устах!
Ребята явно не поверили в серьезность моих намерений. Меня это страшно огорчило. Впрочем, глупо огорчаться, если скоро станешь трупом, которому все трын-трава. Но мне все-таки захотелось убедить ребят в том, что мы видимся в последний раз. Они должны были понять всю печальную торжественность переживаемого момента.
— Дайте честное комсомольское слово, что будете молчать, — начал я.
— Не дадим, — ответил Серёга. — Я, например, буду хохотать.
— Если вы дадите честное комсомольское, что не предупредите моих родителей, — терпеливо повторил я, — я вам расскажу всю правду. Вы сами поймете, что я должен умереть.
— Можешь рассказывать, — сказал Мишка, — если тебе не надоело говорить глупости. Хотя такого предателя, как ты, в самом деле стоит расстрелять.
Я утвердительно кивнул и начал рассказывать все по порядку. Я говорил безжалостно по отношению к себе. Ребята перестали смеяться и переглянулись. Их лица сделались хмурыми и озабоченными.
Когда я кончил, Мишка осторожно сказал:
— Гарик, я, конечно, не верю, что ты кончишь с собой. Но ты лучше выбрось это из головы.