— Видал Мишку? — обратился ко мне Перец, сплевывая. — Хорош фонарик? Моя работа.
— За что ты его? — спросил я угрюмо. — Он мой лучший друг.
Марасан зажал ладонью струны и внимательно посмотрел на меня.
— Беда? — сказал он. И, подвинувшись, добавил; — Садись. Рассказывай.
Я сел и рассказал, что случилось.
— Значит, лучший друг? — задумчиво переспросил Марасан.
Мне было неловко сидеть, чувствуя на себе взгляды молчаливых парней, которые только затягивались папиросами да почти неслышно мурлыкали свой мотив.
Марасан вдруг засмеялся чему-то и, ударив по струнам, запел:
— «И какой-нибудь мальчик босой…» Ошибаешься, — весело сказал он мне. — Я твой лучший друг. Перец, поди сюда!
Перец с готовностью подошел.
— Нагнись! — сказал ему Марасан.
И, когда Перец нагнулся, неожиданно ударил его кулаком по скуле. Перец отлетел к стенке.
— Чего дерешься-то? Сильный, да?.. — захныкал он.
Парни засмеялись.
— Цыц, ты! — прикрикнул на Перца Марасан. — Дайка поглядеть, как получилось. Кому говорю! Да наклонись ты, ничего не видно! Обожди, спичку зажгу.
При свете спички я увидел, что у Перца под глазом набухал такой же солидный и внушительный синяк, как у Сперанского.
— Красиво, — удовлетворенно сказал Марасан. И тут же с сожалением прищелкнул пальцами. — Этого не хватает… Гарька, как это называется, когда с двух сторон одинаково?
— Параллельные линии? — проговорил Перец и подобострастно улыбнулся.
— Молчи, дурак! На букву «с»… Как это, Гарька?
— Симметрия! — равнодушно отозвался я и сказал: — Я пойду. А то когда еще доберусь до Малаховки.
— Друг, — передавая парням гитару и вставая, сказал Марасан. — Ни в какую Малаховку ты не поедешь. Тебя отнесут домой на руках как героя. Все, Гарик, ни слова, — добавил он, заметив, что я хочу возразить. Потом он повернулся к Перцу и ударил его по другой скуле. — Не хнычь, симметрии не хватало, — пояснил он захныкавшему снова Перцу. — А теперь пулей к Верезиным. Знаешь, где они живут?
— Знаю, — неохотно буркнул Перец.
— Скажешь так: Гарька, мол, спросил тебя, за что ты побил Мишку. Потом подставил тебе эти два фонаря. Потом стал драться с тремя твоими приятелями. Но тут вышел из дому Марасан. Нет, Марасан возвращался из библиотеки. Он прогнал твоих приятелей, оттащил от тебя Гарьку и сейчас еле-еле удерживает его. Понял?
Не знаю, понял ли Перец, но я сразу сообразил, какие неисчислимые выгоды сулит мне этот план. Во-первых, я буду полностью реабилитирован перед Мишкой. Во-вторых, я стану героем: Сперанский наверняка расскажет все в классе. Папа и мама будут просить у меня прощения (до чего же мне повезло, что я понравился Марасану! Хорошо иметь такого надежного друга!).
Но я все-таки отказался. Потому что это было вранье. Как это ни жалко, но даже такое вранье несовместимо с чувством собственного достоинства.
— Гарька, — возразил Марасан, — я знаю, что делаю. Перец, мигом!
— Не надо! — крикнул я. Спина Перца была уже метрах в тридцати от нас. Но я все-таки добавил: — Верни его, Марасан. А то я уйду.
— И подведешь друга? — спросил Марасан.
Что мне было делать? Я промолчал. Я стал убеждать себя, что согласился на все это только из-за мамы. Она бы очень страдала, ведь я у нее один. Она меня очень любит. Хотя и эгоистично. Да и тетке было бы трудно меня прокормить. Она ведь живет на небольшую пенсию… Кроме того, что, в сущности, произойдет? Просто-напросто восторжествует справедливость. Ведь Мишка-то обвинил меня зря. И я в самом деле мог поколотить Перца.
Удивительно легко убедить себя в подобных случаях! В глубине души я понимал, что иду на сделку с совестью. В конце концов, мне просто хотелось вернуться домой и почувствовать себя героем. Я дал себе слово, что иду на такую сделку последний раз в жизни.
— Хорошо, — сказал я Марасану. — Только чтобы об этом никто не знал.
— Вопрос! — обиделся Марасан. — Могила!
(Парни лениво поднялись и сказали Марасану: «Мы тебя подождем». Через минуту я услышал, как они на улице напевали: «И какой-нибудь мальчик босой…»)
Мы вышли во двор. Марасан покосился на наш подъезд и сказал мне:
— Давай-ка мы тебя загримируем.
Он оторвал две пуговицы от моего пальто, сдернул с меня шарф и бросил на землю.
— Теперь и закурить можно. Будешь?
— Не курю.
— Правильно делаешь. Вредная привычка. А Мишка-то твой ничего. Мне понравился.
Оказывается, ударил Мишку не Перец, а один из незнакомых парней.
Мишка отскочил к стене, поднял булыжник и спокойно сказал: