Но Мишка Сперанский, мнение которого очень ценилось в таких случаях, предложил никаких денег не собирать, потому что мы не для себя старались и железо было старое. Его все равно бы сдали в утиль, а какая разница, кто это сделал. Мы только ускорили это дело, а то железо еще месяц валялось бы во дворе. Мишка сказал, что надо пойти в райсовет. Пусть управдома накажут за нерасторопность и клевету. Мы сейчас же помчались к директору. Узнав, что мы собираемся жаловаться на управдома, директор задумался, а потом повеселел.
— А что? — сказал он. — Попробуйте, в самом деле.
Но мы, конечно, и не думали ничего доказывать. Во-первых, после разговора с директором возникла надежда, что все образуется само собой, а во-вторых, таким уж мы были классом. Строить планы — пожалуйста. А выполнять — каждый рассчитывает на другого.
С металлоломом нам явно не повезло. Но если бы только с ним одним! Мы привыкли к тому, что наш восьмой «г» (а раньше и седьмой, и шестой, и пятый) считают самым плохим в школе и часто называют восьмой «о», то есть «орда». Мы на все махнули рукой. Когда нам приводили в пример другие классы, мы только злились. Больше всего злились мы на восьмой «а». Он считался самым лучшим в школе. Им нас попрекали особенно часто. Не удивительно, что у класса испортился характер.
Я как-то слышал поучительную историю. Знаменитый адвокат Плевако (он жил еще при царе) защищал горбуна, убившего жену. Свою речь Плевако будто бы начал так:
— Господа судьи и господа присяжные заседатели! Господа присяжные заседатели и господа судьи! Господа судьи и господа присяжные заседатели! Господа присяжные заседатели и господа судьи…
— Это неуважение к суду! — закричали наконец господа судьи и присяжные заседатели.
Тогда Плевако сказал:
— Я повторял эти фразы всего четверть часа, и вы уже потеряли терпение. Каково же было моему подзащитному четверть века подряд слышать: «Урод, горбун, горбун, урод…»!
И подсудимого, кажется, оправдали.
Нам тоже много лет твердят: «Класс «а» хороший, а класс «г» плохой; класс «г» плохой, а класс «а» хороший».
Нам так надоели эти повторения, что мы всегда готовы были устроить «ашкам» пакость. Подсыпать карбиду в чернильницы. Или наставить грамматических ошибок в стенгазету, которую они собирались представить на школьный конкурс.
В такие минуты мы бывали очень дружным классом. Зато, когда нам предлагали участвовать в школьном хоре или драмкружке, мы сразу разбегались. Разобщенность! Каждый за себя, а классный руководитель — за всех. Кстати, и с классными руководителями нам не везло. Они сменялись чуть ли не каждое полугодие. Я был уверен, что и новый классный удержится у нас недолго.
Ворвавшись в зал, я крикнул прямо с порога:
— Стилягу назначили к нам руководителем!
Преподавательница физкультуры обернулась и ядовито спросила:
— Ты уже перестал хромать, Верезин?
IV
Новый классный руководитель появился на последнем уроке. Он вошел вместе с директором. Мы встали.
— Садитесь, — сказал директор. И добавил новому классному: — Это и есть восьмой «о». Сорванцы, забияки, жестокий народ.
Мы переглянулись и смущенно засмеялись. Директор замолчал. Мы тоже сразу замолчали.
— Я люблю их, — продолжал директор. — Надеюсь, что полюбите и вы. А это — Геннадий Николаевич Козлов. Будет вести у вас математику. Вы народ уже взрослый, хочу предупредить: Геннадий Николаевич только весной кончил институт. Я знаю, вы уже встречались. Кстати, вы так понравились Геннадию Николаевичу, что он буквально выпросил у меня ваш класс.
Пока директор говорил, Геннадий Николаевич подошел к столу и аккуратно выложил из своего портфеля какие-то книги, тетради и уже знакомый мне новенький блокнотик. Услышав последние слова, он насупился и поднял глаза.
— Ну, Вячеслав Андреевич! — смущенно пробормотал он.
— Ничего, ничего, — сказал директор. — Грушева, угости конфеткой.
Ира Грушева, долговязая девчонка, с прической «под мальчика», сидела на первой парте. Никто из нас и не заметил, что она сосет леденец. Ира покраснела и полезла в портфель за конфетами.
— Грушева, — строго сказал Геннадий Николаевич. — Если уже получила замечание, прекрати жевать и сядь смирно.
Грушева растерялась. Ребята с любопытством переводили глаза с директора на нового классного.
— Что правильно, то правильно, — сейчас же сказал директор. — Потерпим с конфетами до перемены. — Он добродушно кивнул нам и ушел.