– Смысл в том, что у тебя есть я, прабабушка Фенелла. Об этом тебе следует помнить всегда.
– Вы будете мне помогать?
– У меня есть кое-какие связи, – улыбнулась прабабушка.
Вдруг какая-то прозрачная пелена промелькнула перед глазами девочки. Каролина зажмурилась, а когда открыла глаза снова – Фенелла стояла у высокого, во всю стену, окна и настороженно смотрела вдаль.
Заметив на себе взгляд принцессы, она повернулась к ней и несколько мгновений ласково смотрела на девочку.
– Ну вот, – вздохнув, сказала Фенелла, словно только что сделала какую-то очень важную и трудную работу, – Теперь тебе пора.
– Уже? – принцесса не могла скрыть разочарования.
– Да, – просто сказала прабабушка. – Теперь ты знаешь, как меня найти. А на прощание...
Фенелла приблизилась к Каролине. В руке у нее оказалась полная пригоршня лепестков чайной розы.
– Это тебе, – прошептала Фенелла. – Прощай.
Каролина еще хотела спросить, как же она одна пойдет через коридор с карликами, но вдруг какой-то ласковый вихрь закружил ее. Принцесса сильнее прижала к себе лепестки, чтобы не растерять их, и почувствовала в груди приятное тепло.
– А температура, слава тебе, Господи, пропала, – зачем-то сказала Фенелла.
– Могли пропасть только симптомы. А болезнь осталась внутри, – проскрипел невесть откуда взявшийся карлик.
Он поднял свою кривую палку над головой, словно замахиваясь.
– Фенелла! – закричала Каролина.
– Ну вот, видите! – раздался шепоток карлика. – Это как раз и есть то, о чем я вам говорил.
...Принцесса проснулась словно от толчка.
Ей показалось, что она спала с открытыми глазами – так внезапно она увидела перед собой оторопевшее лицо нянюшки Дульсибеллы и какого-то неприятного серолицего мужчины с обширной лысиной и длинными седыми волосами по бокам вытянутого черепа.
– Святой Патрик! – всплеснула руками нянька. – А мы испугались, что ты в обмороке.
– Да она и была в обмороке, – с нажимом произнес серолицый тип, и Каролина поняла, что они тут, видимо, жарко спорили, пока она спала.
– Это Педиатр Нилбог, врач из Гасторвилля. Он любезно согласился помочь тебе встать на ноги, – сказала Дульсибелла.
Каролина неожиданно широко улыбнулась.
– А я уже здорова, нянюшка.
Глава 9
Ястреб из Гасторвилля
Граф де Кикс привык брать от жизни все, что плохо лежит. А Студеная Лощина, по его мнению, лежала из рук вон плохо. Как, впрочем, и все королевство Дамиана IV Овчарника.
Сколько граф себя помнил, столько ему не терпелось вступить во владение замком Дамиана.
Сначала де Кикс подумывал о том, чтобы стать зятем Овчарника, взяв в жены Каролину. Но загвоздка вся в том, что сейчас девчонке только десять лет, а четырнадцать ей исполнится, следовательно, через четыре года. Целых четыре года ждать граф не мот. Не мог, и все тут!
Он пробовал идти на Дамиана Овчарника войной. Выходило очень смешно: Дамиан созывал на эти сражения всю свою родню и всех своих знакомых. Как на представление жонглеров. Он рассаживал всех в крытые повозки, чтобы в случае дождя зрители не разбежались. Потом выезжал на поле боя и разбивал наголову войска де Кикса... А потом выезжал, чтобы раскланяться перед уважаемой публикой.
Дамиан – напыщенный индюк. Природа ему много чего дала, но он не был бы напыщенным индюком, если бы сумел всем этим распорядиться как следует.
Только граф де Кикс знает истинную цену каждому проявлению благосклонности со стороны природы, Господа Бога или Его Темнейшества Люцифера! О, он не дурачок! Де Кикс бережет каждую крупинку ума, которую отжалела ему природа, каждый миг удачи, на которую нет-нет да расщедрится прижимистая судьба.
– Я рассчитываю каждый шаг на несколько ходов вперед, – говорит он обычно своим новым знакомым (то есть тем, кто не успел узнать его получше) с самым важным видом.
Затем он продолжает развивать свою мысль примерно в таком русле:
– Я решил так: коли я народился на свет, то народу это, значит, было нужно. Ко мне и сейчас приходят совсем незнакомые люди, и говорят: нужен ты нам, де Кикс, прямо позарез. Я привык народ уважать. А раз гак, то я выламываю ограду и начинаю рассредотачивать силы. И что удивительно: народ – он меня понимает. Парод – он так и говорит: ты, сэр де Кикс, можешь нас душить и ломать. Потрошить нас можешь опять-таки. По только – чтобы честно... А я что? Я – всегда. Я – честно. Душу и ломаю. Потрошить опять-таки случается. Но в глаза всегда честно скажу – ты, народ, меня уважаешь? А народ мне тоже в глаза – да, говорит, де Кикс, уважаю, причем сильно.