Допустим, однако, что вместо всех этих гротескных, эксцентрических персонажей мы увидели бы актёра, как две капли воды похожего на нормального, только что вытащенного из воды утопленника, и актёра, играющего вполне благообразного амбулаторного врача, который оказывает помощь пострадавшему по всем правилам врачебной науки. Такое исполнение могло бы внушить зрителям мысль, что всё произошло точно так, как было показано, и в этом не следует искать иносказания. Но если бы мы только допустили мысль, что это не шутка, что доктор на самом деле распорядился бросить пострадавшего обратно в воду, мы бы уже не смеялись, а ужаснулись или возмутились. Эксцентричность, причудливость, подчёркнутая неправдоподобность персонажей и их поведения в комическом гротеске как бы говорит нам, что перед нами шутка, которую и понимать надо как шутку, то есть искать скрытый в ней смысл, намёк. Гротеск самой своей формой как бы предупреждает нас о том, что всего показываемого не следует принимать всерьёз, за чистую монету. Художник в гротеске говорит не только показываемыми образами, но и самой формой своего произведения. Он как бы говорит: здесь ищи шутку, намёк, метафору, а не понимай буквально.
То же можно сказать о каждом сатирическом произведении, в котором на первый взгляд нам видится преувеличение, искажение. Когда Н. С. Хрущёв в феврале 1961 года был в Воронежской области, он получил письмо, в котором рабочие ст. Боево писали ему: «Перед Вашим приездом в г. Воронеж в конце января месяца 1961 года директор птицесовхоза Новоусманского района тов. Зевин и управляющий отделением этого совхоза тов. Крошка взяли у путевого дорожного мастера ст. Боево Юго-Восточной ж. д. тов. Хренова рельс длиной 25 метров, приспособили его тросами к трактору и стали пригибать к земле кукурузу, которая не была убрана с площади около 300 гектаров».
Н. С. Хрущёв, выступая на совещании передовиков сельского хозяйства, происходившем 11 февраля 1961 года в г. Воронеже, рассказал об этом случае очковтирательства, о чём было напечатано в газетах. Буквально через несколько дней артисты Рудаков и Баринов исполняли на эстраде частушки:
Этот куплет вызвал дружный смех в зале. Зрители смеялись, конечно, не потому, что поверили, будто где-то действительно кто-то унёс с железнодорожного полотна рельсы, понадобившиеся для «уборки» кукурузы, в результате чего чуть не произошло крушение поезда, и не потому, что кто-то увидел в этом нарушение жизненной правды, а потому, что все вспомнили имевший место в действительности случай с незадачливыми сельскохозяйственными деятелями, пытавшимися втереть очки руководству. Если бы никто не читал перед этим газет и ничего не знал об этом случае, то частушки вызвали бы не смех, а только недоумение. Никто и не понял бы, как это можно производить «уборку» кукурузы с помощью железнодорожных рельсов.
Подобного рода темы, подсказанные самой жизнью, решаемые в виде литературных и драматургических произведений: рассказов, сказок, басен, сатирических стихотворений, сценок, скетчей, комедий, политических и бытовых карикатур — смешат нас так же, как и гротеск, содержащимся в них намеком на действительно существующее смешное в жизни.
Обычная карикатура, изображающая известных лиц, которая, по общему убеждению, тоже смешит нас каким-то содержащимся в ней искажением, нарушением жизненных пропорций, на самом деле смешит не этим. Нарушение пропорций в карикатуре — это тоже только приём художника, способ обратить внимание зрителя на какие-то действительно существующие особенности изображаемого лица. Нас не насмешит карикатура коротконосого человека, которому художник по своей, ничем не оправданной прихоти пририсовал неестественно длинный нос. Но если нос у этого человека действительно несколько длиннее нормы, а художник нарисует его ещё длинней, то сделает это для того, чтоб мы обратили внимание на этот существующий в действительности дефект лица. Карикатура как бы помогает нам подметить имеющиеся в действительности недостатки, поэтому смех наш относится не к самой карикатуре, не к содержащемуся в ней искажению, а к изображённому в ней человеку. Если мы смотрим на карикатуру какого-нибудь актёра, но сами этого актёра ни разу не видели, — нам не смешно. Но если мы этого актёра хорошо знаем, то удачная карикатура обязательно нас рассмешит.