Для того чтобы вызывать смех, писателю достаточно ограничиться знанием трёх способов. Первый способ — это верное изображение того или иного вызвавшего смех жизненного явления в его существенных чертах (случая, события, происшествия, ситуации, характера, судьбы и т. д.). Второй способ — это шутка, острота, ирония, насмешливое сравнение, вообще — насмешка по адресу действительно существующего комического явления. Третий способ — сочетание двух предыдущих, то есть насмешка над комическим явлением, включённая в изображение самого явления (его существенных черт).
Первый способ. В «Войне и мире» князь Ипполит решает попотчевать гостей, собравшихся в салоне Анны Павловны, свежим анекдотом. Он предупреждает, что анекдот надо рассказывать непременно по-русски, иначе он потеряет всю соль, сам же чрезвычайно скверно говорит по-русски, то и дело переходит на французский язык, тут же пытается перевести на русский, а с русского переводит обратно на французский, так как опасается, что по-русски его не поймут, путается, теряет нить, забывает, о чём хотел сказать, хохочет во все горло прежде своих слушателей, притом в таких местах, где ничего нет смешного, а когда кончает, то остаётся совершенно неясным, для чего анекдот был рассказан, что в нём смешного и для чего его надо было рассказывать непременно по-русски. Читателя тоже не смешит анекдот. Смешит изображение совершенно явственно обнаруживающейся в этой сцене великосветской глупости князя Ипполита.
Второй способ. Описывая вечер у Анны Павловны, Толстой сравнивает Анну Павловну с хозяином прядильной мастерской, который, «посадив работников по местам, прохаживается по заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий звук веретена, торопливо идёт, сдерживает или пускает его в надлежащий ход, — так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной, подходила к замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину». Действия Анны Павловны, специально приглашавшей на свои вечера каких-нибудь знаменитостей, дают Толстому повод сравнить её с метрдотелем: «Как хороший метрдотель подаёт как нечто сверхъестественно-прекрасное тот кусок говядины, который есть не захочется, если увидеть его в грязной кухне, так в нынешний вечер Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата». Эти насмешливые сравнения Анны Павловны то с хозяином прядильного заведения, то с метрдотелем помогают Толстому охарактеризовать её как пустую, тщеславную светскую барыню, единственной целью которой являлось блеснуть, пустить людям пыль в глаза, лишь бы потом все вокруг говорили о том, какой замечательный вечер был у Анны Павловны, какие знаменитые люди были, какие замечательно умные велись речи, в то время как ей самой не было никакого дела ни до приезжих знаменитостей, ни до их замечательно умных речей. Ей хотелось только того, чтоб всё было чинно, прилично, благородно, как в лучших домах. Все её заботы сводились к тому, чтобы гости как-нибудь не забылись и не схлестнулись в остром споре или не заскучали вдруг, потеряв нить разговора, а в общем, чтобы всё спокойно и равномерно жужжало. Сравнения, таким образом, помогают читателю лучше понять как смешные, комические черты характера Анны Павловны, так и всю комическую пустоту великосветского времяпрепровождения.
Третий способ. Одну из глав первой части «Войны и мира» Толстой начинает так: «Вечер Анны Павловны был пущен. Веретёна с разных сторон равномерно и не умолкая шумели». Трудно сдержать улыбку, сообразив вдруг, что разговор идёт вовсе не о веретёнах. Прочитав эту фразу, мы представляем себе гостиную Анны Павловны, наполненную различными людьми, которые, разбившись на отдельные группы, стоят и сидят в разных позах, оживлённо о чём-то беседуя и проявляя больший или меньший интерес к беседе, и саму Анну Павловну, для которой всё собравшееся вокруг общество — лишь источник равномерного шума — нечто вроде веретён на прядильной фабрике. В данном случае мы имеем дело не с простым сравнением, а с метафорой. Если в сравнении писатель прямо указывает на то, с чем сравнивается описываемый предмет, то в метафоре он заставляет нас самих догадаться об этом. Для своей метафоры Толстой использовал ранее найденное сравнение, включив его непосредственно в образ. В таком слове-сравнении, во фразе, содержащей намёк на действительную картину человеческой жизни, можно видеть начало тех метафорических, иносказательных образов и целых повествований (басен, сказок, аллегорий, фантазий, притч и т. д.), когда в произведении вместо людей действуют условные отвлечённые персонажи: животные вроде соколов и ужей, лис, петухов или ослов, неодушевлённые предметы вроде веретён, вообще сказочные, фантастические, гротескные фигуры вроде Угрюм-Бурчеева, Брудастого, Победоносикова.