Пролетела зима, быстро отцвела весна, иссякла летняя жара, и вот снова незаметно подступает осень.
Завтра начнутся занятия в школе. В этом году Мишку записали без всякого разговора.
Должно быть, в сотый раз Мишка просматривает свое школьное имущество: карандаш, ручку и две тетради (одна, по трем косым, — для письма; другая, в клеточку, — для арифметики). Санька говорит, что первый день у первачков занятий не бывает и потому ничего этого брать с собою не надо. Но что же это за ученик, у которого либо нет книжек, либо одна какая-нибудь книжечка!
— Филя, брать книжки? — спрашивает Мишка Филиппа.
— Бери, — говорит Филипп.
Мишка кладет в сумку букварь, доставшийся ему по наследству от Саньки, часослов и «Бову-королевича».
Чернила брать или не брать? Какой же школьник без чернил! Санька — тот каждый день бывало что-нибудь забывал: то карандаш, то чернила. Поэтому, он и учился плохо. Филипп никогда ничего не забывал и был первым учеником в школе. Четыре класса окончил с похвальным листом и евангелием. «Надо так делать, как Филипп, тогда и я так буду учиться», думает Мишка.
В пузырьках от лекарства у него двух сортов чернила: одни красные, другие черные. Какие взять? На клочке бумаги Мишка выводит прописное «А»: проверяет чернила — какие лучше. Черными чернилами «А» получилось какое-то запрокинутое назад, как бы подвыпившее; красными — прямое, почти как книжное. Красные чернила, значит, лучше. Их Мишка и возьмет завтра в школу.
Филипп ушел к отцу в лес. Мишка спит с Санькой. Едва забрезжил рассвет, как Мишка уже начал толкать Саньку:
— Пора.
— Иди ты, Рябый! — ругается Санька и поворачивается на другой бок.
— Сынок, спи, еще рано… Я знаю когда, я тогда разбужу, — говорит мать, и по голосу, бодрому, незаспанному, Мишка догадывается, что мать уже давно не спит, что какие-то заботы не дают ей покою.
За Мишкой обещал зайти Митька, но ведь Митька может проспать.
Однако беспокойство было напрасное: Митька не проспал. В Осинное они пришли рано. Но возле школы уже, как галки на колокольне, галдели и суетились ребятишки. Одни гонялись друг за другом, другие играли в городки. Девочки стояли кучкой в сторонке. Мишка и Митька остановились возле городошников. Оба они любили эту игру, ловко целились, и потому им было интересно посмотреть, как играют другие ребята.
Вслед за ними к городошникам подошли Кондрат и Федотов Ванька. Они уже были теперь учениками второго отделения.
Ванька кивнул на Мишкину сумку с книгами и, усмехнувшись, сказал Кондрату, но так, чтоб было слышно и Мишке:
— Либо сразу в четвертый класс?
— Должно, что так, — согласился Кондрат.
«Не задавайся, задавака!» хотел было сказать Мишка, но в это время поднялся радостный, будто приветственный и в то же время насмешливый крик: «А-а-а!.. Тимофей Шелуха!.. Ни пыль ни мука!.. Тимони — дать мони!..»
Из-за угла школы вышел и направился к городошникам здоровый толстогубый парень, на вид не меньше четырнадцати-пятнадцати лет. Большинство окружавших его ребят были ему по плечо.
Приветственные крики относились к нему.
Парень шел молча, спокойно и вдруг, крикнув: «А ну, навались!», набросился на толпу городошников и, как мельница крыльями махая руками, начал крошить ребячью мелюзгу.
Мишка еще не успел разобраться, что происходит, как тяжелая Тимонина рука-крыло хряснула его по лицу и поплыла дальше.
Кровь хлынула из носа и залила так долго и бережно хранившуюся для школы черную сатиновую рубашку. Среди ребят поднялись крик, суматоха: «Тимоня новичка убил!» Митька не знал, что делать. Кто-то из старшеклассников догадался принести из школы кружку холодной воды. Мишка обмыл лицо. Кровь остановилась. Но нос раздулся и больно щемил.
— Что ж ты кволый такой, — посочувствовал Тимоня и тут же, насупив белесые брови, погрозил своим огромным, чуть не с горшок величиной, кулаком: — Смотри Татьяне Никаноровне не наябедничай…
Два дня тому назад Филипп наставлял Мишку, как он должен вести себя в школе. «И побегать и поиграть можно, — говорил, между прочим, Филипп, — но нельзя хулиганить, безобразничать. Если нечаянно кого-либо ушибешь, скажи ему, что прибил без умысла, и попроси прощения. Если тебя нечаянно прибьют — не плачь и не жалуйся».
Слова Филиппа для Мишки закон. Тимоня не выбирал Мишку, а крошил всех подряд, и не его, Тимонина, вина, что удар пришелся по носу. Поэтому, когда к Мишке подошел Санька и спросил, за что его побил Тимоня, Мишка сказал:
— Он не бил… Баловались, а он зацепил.
Санька, обычно живший с Мишкой в неладах, тут вдруг сжал кулак и показал его Тимоне.