Земля-кормилица… Только о земле говорят мужики. За землю куда-то на край света угнали отца. Чтоб снять в аренду на испольных условиях землю, отцу долго пришлось упрашивать тетку Таню. Мать бесплатно напряла и наткала ей длинную холстину полотна, обещала прополоть огород.
Вдвоем Мишка с матерью сумели бы обработать землю и без отца. Мать яровину посеяла много раньше мужиков. Но вот беда, она больна…
«А что, если я сам вспашу пар?» мелькает у Мишки мысль.
Отец когда-то давал ему пробовать пахать и всегда хвалил: «Из тебя заправский пахарь будет». Если вспахать пар, то для матери, когда она выздоровеет, большую радость трудно придумать. Когда ей расскажут, как тетка Таня хотела отобрать землю, но Мишка вспахал пар, и она не стала ее отбирать, мать грустно улыбнется, глянет на Мишку и скажет: «Так он у меня золотой…»
Мишке показалось, что эти слова даже кто-то произнес вслух. Он быстро поднялся и побежал в сарай. Посреди сарая стояла телега. На сучке подсохи висел хомут. В углу сарая стоял запыленный красненький плужок.
— Так… Будем приниматься, — сказал Мишка.
Он с трудом взвалил на телегу небольшой однолемешный рязанский плужок, положил пахотный хомут, затем, вытащив из-под задних колес телеги камни-подкладки, поднял оглобли. Телега сама так стремительно покатилась во двор, что Мишка чуть не упал.
Смирный конь Баязет охотно вслед за Мишкой вышел из конюшни, зашел в оглобли и остановился, будто вкопанный, пока Мишка обряжал его в сбрую. Оглядев и опробовав запряжку, как это делал отец, Мишка завязал за грядку телеги вожжи, отер рукавом со лба пот и пошел в избу.
— Ты в какой это извоз собрался? — спросила тетка Арина.
— Ни в какой! — буркнул Мишка, отрезая краюшку хлеба.
— Ни в какой — не надо. Поезжай убей коня, сам убейся… А тому быть… Конь чего-нибудь испугается, понесется — и тебе аминь и коню аминь… Вот вспомнишь мое слово, — пророчила тетка.
Мишка не слушал тетку, завернул в тряпочку хлеб, взял пиджак и стоявший в углу кнут и, по-отцовски осмотрев избу — не забыл ли чего, пошел к двери.
Не успел Мишка выехать за огороды, как на разные голоса запищали колеса. «Вот безмозглая голова! — выругал себя Мишка. — Забыл колеса подмазать!» Он взглянул под телегу. Запыленная мазница с торчащим из нее помазком висела на своем месте. «Ну ладно, — решает он, — обратно буду ехать, тогда подмажу».
Ехал он на клин, который назывался Частеньким и находился возле шляха у самого столба-указателя. Другой загон парины был сейчас же за вареновскими огородами, но Мишка боялся начинать с него: соберутся зеваки и, того гляди, начнут смеяться над Мишкиной работой.
«Эх, если бы отец дома был!» вздыхает Мишка.
Прошлым летом отец ездил с Мишкой в город на ярмарку покупать телегу. Дорогой, когда купили телегу и возвращались домой, отец обещал научить Мишку мужиковаты боронить, пахать, запрягать лошадь. Обещал даже купить маленькую косу и сделать маленький цеп. Мишка тогда похвалился ребятам, что у него будет своя коса и цеп, но отец сказал: «Обождем год-два», потому что мать на него закричала: «Ты либо угорел? Еще успеет силы вымотать!» Но запрягать Баязета, боронить и пахать отец Мишку все же выучил.
В Частеньком клину невспаханным оставался только загон тетки Тани. Он был покрыт коричневыми метелками волчка и густо потоптан овечьими копытцами.
Мишка перепряг Баязета в плуг и остановился в нерешительности — откуда начинать вспашку: с середины, как делал отец, или от края. Решил пахать кругом: посредине ровную борозду не проведешь, а от края Баязет будет итти по-над межой. Мишка разговаривал с Баязетом на суровом, деловом языке, как разговаривал отец. Когда Баязет удалялся от борозды, Мишка кричал: «Ближе!» Если же он пробовал на ходу ущипнуть травы, то Мишка многозначительно обещал: «Вот погоди, я тебя накормлю… Ты у меня вволю наешься…»
Земля была сухая, но плуг на небольшой глубине шел легко. Немножко тяжеловато было на углах, когда сразу надо было заворачивать Баязета и заносить плуг.
Работа спорилась. С каждым кругом черная кайма вокруг загона становилась шире и шире. Робость и неуверенность исчезли. Не зря бывало отец ему говорил: «Не святые горшки обжигают».
Когда уже была вспахана чуть не треть загона, Мишка услышал окрик:
— Бог на помощь!
На рвановской дороге Мишка увидел Ксенофонта. Он пришел, видимо, осмотреть свои посевы.
— Спасибо, — сказал Мишка.
— Пашешь?
— Пашу.
Ксенофонт поковырял вспаханное сначала палкой, потом сапогом, засмеялся и сказал: