Товарищи и соседи уже решили, что на этот раз Мишка не выживет. Болезнь тянулась долго. В сознание Мишка приходил редко. Ему все время виделась прошлая жизнь: то он играет с ребятами на Кобыльих буграх в лапту; то идет с ними в Монашеский лес за салом, только лес почему-то все отодвигается, и они никак не могут дойти до него; то будто они играют в войну с боковцами. Как-то примерещилась Акимова душа: величиной, как жук, только похожа на муху; в рябенькой жилетке, а голова — деда Акима, с кругленькой седой бородкой, морщинистым лицом. Вот она полезла в широкую яркожелтую трубочку тыквы. Мишка хотел подкрасться и поймать ее, но в это время раздался громкий смех, он вздрогнул, открыл глаза и сразу же зажмурился. В окна избы бил яркий солнечный свет. Но Мишка все же успел уловить обстановку избы: в дорожке света — танцующую пыль; стол, покрытый чистой белой скатертью; красную горящую лампадку. На скамейке в ряд сидят его друзья: Петька, Сашка, Юрка. По одну сторону стола, облокотившись на руку, сидела мать, а по другую, как всегда в валенке и полушубке, — Семен Савушкин.
— Так вот какой был хитрый поп и какой наш брат мужик остолоп, — сказал Семен, заканчивая, видимо, какую-то побаску.
Мишка любил Семеновы присказки и побаски. Они у него были большей частью смешные, а у матери — грустные, хоть с хорошим концом.
— Про что это он? — спросил Мишка, снова открыв глаза.
— Глянь, жив? — весело крикнул Семен. — А ну-ка, довольно валяться, вставай хозяйствовать, — сказал он, подходя к кровати.
Мать засуетилась, поднесла Мишке чашку взвара.
Ребята наперебой хотели рассказать новости.
Но Мишка повторил свой вопрос:
— Про что это дядя Семен рассказывал?
— Это я рассказал им, как поп зиму укоротил. Хочешь?
— Ага, — кивнул головой Мишка.
— Ну вот, — начал Семен. — Надоела мужикам зима. Вот как-то они толковали-толковали, как бы уничтожить зиму, да так ничего и не придумали. И решили итти к попу: поп ученый, он все может. Приходят и говорят: «Так и так, как бы это, батюшка, зиму совсем уничтожить или хоть бы покоротить месяца на два». Поп посмотрел на них, усмехнулся и говорит: «Нельзя этого сделать». Вышли мужики и толкуют: брешет, дескать, поп, мочь он может, да без подмазу не хочет. Решили принести подмазу. Поймали по петуху, подмышку и снова приходят: «Вот тебе по петуху, только, сделай милость, укороти зиму». Поп посмотрел на петухов завистливыми глазами и говорит: «Ну вот что: можно так сделать, чтоб два лета было и одна зима». — «Да хоть так-то сделайте, батюшка», обрадовались мужики. Поп петухов забрал и говорит: «Вот сейчас лето, да?» — «Да», отвечают мужики. «Ну, а потом будет зима?» — «Потом будет зима», согласились мужики. «А после зимы опять будет лето?» — «Правильно», подтвердили мужики и, довольные, вышли. А дорогой сообразили, что поп их обманул… Понравилась?
— Понравилась, — сказал Мишка.
— Лучше стало?
— Лучше, — подтвердил Мишка и попросил еще рассказать.
— Не, на сегодня хватит. Пора обедать итти, а то мне Устинья такую побаску расскажет, что на лбу целая шишка вскочит, — сказал Семен, надевая свою мохнатую черную шапку с красным верхом. — И вы марш домой, — сказал он ребятам: — в другой раз придете.
По уходе Семена и ребят Мишка долго лежал молча. Мать, чтоб не встревожить его, тоже ничего не говорила, только, не спуская глаз, смотрела на него.
— Нынче воскресенье? — спросил Мишка.
— Воскресенье, — сказала мать.
— А Александр Петрович вернулся?
На лицо матери пала тень:
— Про него ни слуху ни духу… Наверно, в городе. Он, говорят, какой-то подложный, жил, говорят, по неправильным документам.
Мишка взволновался:
— По неправильным… А почему же все правильно делал?
— Ну это так говорят. Может, и по правильным, — успокаивающе сказала мать.
Мишка успокоился, подумал и опять спросил:
— А теперь уже весна?
— Весна. Уже огородина взошла.
— А Митька где?
— Митьку наняли в пастухи. В Вареновке живет.
— А меня не приходили нанимать?
— Приходили, только я отказала. Я уже договорилась работать в городе у купчихи Зайцевой в прислугах. И тебя с собой возьму. Там тебя осенью в школу определю… Вот поправляйся скорей.
— А мы его там увидим?
— Кого?
— Александра Петровича.
— Может, и увидим.
— А отец… не слышно?
— Не слышно.
— А может, и отец в городе…
— Может, и отец в городе…
Мишке стало хорошо. Был он только один раз в городе и хотя с воза, по приказанию отца, никуда не отлучался, но видел столько, что иной за всю свою жизнь того не увидит. Прямо при въезде в город, у кабака, возле большого белого дома купчихи Зайцевой, уткнувшись лицом в землю, валялся какой-то человек в белой холстинной рубахе и синих домотканных штанах. Мишка думал, что он убит, а отец сказал, что человек тот просто пьян. Почти над головой пьяного из открытого окна купеческого дома торчала блестящая длинношеяя труба и человеческим, только очень крикливым голосом пела: «Ехал из ярмарки ухарь-купец…»