— Погоди… Мне ж надо описать ему, какой ты стал, — улыбнулась Клавдия Сергеевна. И, внимательно осматривая его, говорила: — Волосом — рус, глаза серые и грустные, нос немного курнос, ростом аршина полтора. Одет в свитку, через плечо пастушья сумка, обут в лапти. Все… Да… — снова остановила она Мишку. — Напишу, что пасешь стадо и не только себя кормишь, но и тетке помогаешь… Ну, а о том, что я тебе говорила, никому ни слова. — И Клавдия Сергеевна строго погрозила пальцем.
Переполненный радостью, возвращался Мишка на Кобыльи выселки. Когда он еще так хорошо себя чувствовал? Когда Александр Петрович подарил ему книжку. Клавдия Сергеевна не сказала, где Александр Петрович. Но, главное, он жив и, возможно, даже, как говорит Клавдия Сергеевна, скоро вернется в Осинное… Вот если бы с отцом вместе!
И густая осенняя темь кажется Мишке не страшной и сырой, холодный ветер — ласковым.
Мишкин голос
Робко пришли в Рвановку первые слухи о свержении царя. Тетка Арина, когда Мишка сообщил ей об этом, часто закрестилась и шопотом сказала:
— Гляди, дурак, на людях не скажи. За это знаешь куда упрячут? Куда Макар телят не гонял. Разве можно без царя-батюшки!
— Я ж не выдумал, все мужики говорят, — возразил Мишка.
— А ты, дурак, как твой отец, больше слушай, что говорят. Может, они нарочно говорят. Царь — он помазанник божий…
И тетка Арина, хоть день был непраздничный, зажгла лампадку и долго молилась.
Ксенофонт Голубок на первых порах разъяснил:
— Это смутьяны, революционеры распускают такие слухи. Разве может быть народ без царя! — И приводил доводы, почему не может: — Это все равно, что стадо без пастуха или рой без матки.
Он ежедневно ходил в помещичье имение и день ото дня становился пасмурнее.
О революции, о свержении царя говорили с опаской.
Но вот однажды Семен Савушкин вернулся из города весь сияющий и, приказав жене распрягать лошадь, сам направился к Мишкиной хате.
— Ну-ка, грамотей, дай я тебя сначала поцелую, а потом на, читай, — подал он Мишке измятую газету.
В газете сообщалось об отречении царя и об образовании временного правительства.
— Жди теперь отца!
О том, что Семен Савушкин привез из города газету и в этой газете написано, что царь отрекается от престола, стало известно не только в Вареновке, но и на Боковке, и в Разореновке. И вечером в хату к Мишке набилось столько народу, что некоторые должны были стоять в кухне и оттуда слушать манифест царя об отречении от престола. Манифест Мишка читал чуть ли не десять раз и почти заучил его наизусть.
Казалось, среди зимы в деревню пришла весна.
Мужики каждый день собирались у Ксенофонта. Он приносил из барской конторы большую газету, читал ее и растолковывал:
— Есть люди, которые хотят, чтобы власть передать в рабочие руки. Но этого не будет: не рабочий, а крестьянин является фундаментом в государстве. Откуда, — спрашивал он, — появился рабочий? Из деревни. Рабочий — только сын крестьянина. А еще не было такого, чтобы отец сыну подчинялся…
И вот однажды Семен Савушкин, побывав в городе, приковылял к Мишке и принес ему маленькую газетку «Солдатская правда».
Временное правительство в этой газете именовалось как правительство предателей революции. В ней просто и понятно растолковывалось про Ленина и его партию большевиков.
— Ты понимаешь теперь, куда нас сбивал этот «сена фунт»? — глянул на Мишку Семен и, нервно ударив костылем о колодяшку, добавил: — Я ему нынче вопросец подсуну…
И в тот же день Семен спросил Ксенофонта:
— Ты вот все про временное правительство… А скажи-ка правду про Ленина: кто он такой и за что он борется?
Ксенофонта этот вопрос будто шилом уколол, и он запальчиво, что бывало с ним редко, начал нести такую околесицу, что Мишка не удержался и крикнул:
— Ты про большевиков ничего не читал и ничего не знаешь!
— Еще грамотей нашелся! — бросил в ответ Ксенофонт.
— Ты не кричи, а прочитай нам, что он пишет, — спокойно сказал Семен. — Не пишет ли он, чтобы землю отдать крестьянам, а фабрики и заводы — рабочим?
— Тебе в городе, наверно, кто-то мякиной башку набил, а ты повторяешь, как попугай, — зло бросил Ксенофонт.
— Теперь мне ясно, какую ты дугу гнешь, — сказал Семен. — Нам, мужики, никакой правды здесь не узнать. Надо самим действовать. Весна не за горами, пора землю делить. Правда — вот она! — И он потряс над головой маленькой газеткой.
С тех пор мужики разбились на два лагеря: одни, побогаче, собирались у Ксенофонта, другие, победней, — у Семена Савушкина.