«Неужели прямо с веревочкой улетело? А может быть, сало кто-нибудь украл?»
— Сала нету! — тревожно сказал Мишка матери, вбежав в хату.
— Нету — значит, улетело, — спокойно ответила мать.
— А как оно там держится, на дубу? — подумав, спросил Мишка.
— Да вот так и держится, — неопределенно ответила мать и перевела разговор на другое: — Сейчас картошек наварим. Лепешек испеку. Принесу капусты с хрустом… Снедать будем…
Но у Мишки неотвязно, как комар, вилась мысль о сале. «Хоть бы посмотреть, — думал он, обувая лапти, — как оно летит: с подпрыгом, как воробей, или без подпрыга — плавно, как ворона…»
После завтрака он собрался было бежать к Митьке, чтоб узнать, улетело ли их сало, как вдруг скрипнули ворота и по двору послышались мелкие, видимо Митькины, шаги.
Едва переступив порог и сказав «Здравствуйте вам», Митька сообщил:
— А у нас нынче ночью сало на дуб улетело!
Мишка с удивлением посмотрел сначала на Митьку, а потом на отца:
— Во, значит, улетело с нашим вместе!
Мишкин отец, отряхая крошки с рыжеватой широкой бороды, спросил:
— И у вас улетело? Значит, сговорились.
И чему-то улыбнулся.
От протопленной печки потянуло легким теплом. Верхние стекла окон начали понемногу оттаивать. Но в хате было все же холодно. Ребята разулись и полезли на печь.
— Ну, а как оно летает? — спросил Мишка.
Митька не мог объяснить, как летает сало. Тогда Мишка сам начал рассказывать ему о летающем сале, как будто он видел эти полеты по меньшей мере раз двадцать:
— Оно и без крыльев летает, как ковер-самолет. Подлетит к дубу, покружит возле него, как птица, и сядет.
— А как же бадья может сесть на ветку? — недоумевает Митька. — Бадья вон какая, — показал он руками, будто охватил бадью, — а ветка вот такая, — он протянул руку.
Мишка сам не понимал, но раз объявил себя знающим, надо объяснить, как это происходит.
— А ты разве не видел, какие большие сорочьи гнезда держатся на маленьких ветках? — спрашивает он Митьку.
Сорочьи гнезда чуть ли не с копну сена Митьке не только приходилось видеть, но и доставать оттуда яйца; сороки вьют гнезда на макушках невысоких, но густых деревьев.
— Значит, бадья с салом — как гнездо?
— Ну да… А может быть…
Мишке вспоминается, как на тоненькой ветке груши висел пчелиный рой.
— Может быть, они висят там, как пчелиный рой, — говорит он.
Митька чувствует неуверенность Мишки.
— А чего ему туда летать? — спрашивает он Мишку.
— Чего? — На этот вопрос Мишка отвечает не задумываясь: — Если бы оно не улетало, его до пасхи поели бы. А пасху с чем встречать?.. А там еще лето настанет, жнитва. Разве на одном хлебе да огурцах выдержишь? Лошадь на одной соломе будет работать? Вот сало и сохраняется к жнивам. А сейчас работы никакой, сейчас и на картошке да капусте можно прожить…
Митьке теперь все ясно.
— Эх, хорошо бы хоть сегодня еще раз поесть сала с хлебом… — со вздохом говорит он.
Мишка тоже непрочь бы съесть сала.
— А знаешь что? — вдруг подскакивает Мишка. — Давай возьмем палки и пойдем в лес. Может, чью-нибудь бадью собьем.
— И верно! Давай обуваться. Как мы, дураки, раньше не догадались!
Ребята поспешно обулись, оделись, прихватили по две палки и двинулись в поход.
До Монашеского леса было версты три, хотя наглаз казалось, что до него и версты не будет. Чтобы сократить дорогу, ребята пошли не Вареновкой, а открытым полем, прямо на средний дуб. Навстречу дул не сильный, но злой ветерок. Он жег лоб и щеки, пощипывал кончики ушей и, будто иголками, покалывал в носу. Итти было легко: после недавней оттепели мороз сковал такую снеговую корку, что на ней лошадь — и та бы не провалилась.
Летом ребятам не раз приходилось сбивать палками яблоки в чужих садах. Глаз наметался: Митька мог по заказу сбить любое яблоко, и палка редко когда застревала в ветках. Сейчас он тем более постарается. Свое сало они, понятно, сбивать не будут — пусть себе сидит до пасхи, а Ермилово сало, или Моргуново, или кого-нибудь из боковцев — словом, тому, которое будет ниже всех сидеть, наверняка не сдобровать…