Вначале Мишка боялся Мироныча. Его пугало заросшее бородой лицо и особенно серебряная серьга в ухе. Но однажды Мироныч погладил его по голове и мягким голосом спросил: «Скучаешь по деревне?» И с тех пор Мишка перестал бояться Мироныча.
— Мироныч, а кто в том дворце живет? — спросил Мишка.
— В каком?
— А вот на Вознесенской улице, что блестящие шары…
Мироныч продернул дратву.
— Ты что ж, своего мужичьего начальника не знаешь?
— А какой он начальник?
— «Какой, какой»… Земский…
Мишке показалось, что Мироныч путает. Правда, Мишка никогда земского начальника не видел, но, по рассказам мужиков, это был «не приведи бог какой лютый змей». Когда он собирал недоимки, деревни стоном стонали. Из сундуков выбирались холсты, платки, шали, домотканное белье и даже чугунки. Мишка с Митькой один раз тоже чуть было не попали к земскому на допрос. Спасибо, девки помешали. А вышло так. Лежали они как-то у Мишки на печи и слушали мужичьи разговоры. Кто-то из мужиков, кажется Митькин отец, пожаловался на то, что самому есть нечего, а тут еще страховку засыпать надо. «Да его, если б смельчак нашелся, сжечь бы, тот амбар, и не надо было бы засыпать хлеб», сказал Семен Савушкин. И вот Мишка с Митькой решили освободить мужиков от необходимости засыпать страховой хлеб. Амбар с этим хлебом находился на Боковке. Стоял он против Федотовой избы на улице. Охранять его никто не охранял. Ключи от амбара хранились у Федота. Федот же принимал хлеб. Как-то вечером Мишка и Митька взяли по охапке соломы, подложили ее под углы амбара и уже хотели поджечь, но не успели: к амбару с песнями подходили девки. Ребята убежали. А когда Мишка рассказал об этом матери, мать перепугалась и придушенным голосом, хотя никого близко не было, сказала: «Слава тебе, господи, что не подожгли… Никто не видел, как солому подкладывали? Ты знаешь, земский тогда с нас пять шкур спустил бы и еще, гляди, в Сибирь угнал».
Мать так напугала ребят земским, что они после боялись даже вспоминать про поджог амбара.
Представлялось Мишке, что земский начальник должен был жить не во дворце с зеркальными шарами, а в большом каменном доме с маленькими окнами.
— Мироныч, я знаешь про какой дом? Про тот, что с красной черепичной крышей.
— А я, думаешь, про какой? И я ж про него… Этот дом всяк знает.
— А барин этот с черненькой бородкой, — пояснил Мишка, полагая, что Мироныч ошибается.
— Ну да, как у козла… Я с его кучером даже в кумовьях состою…
Никаких сомнений в том, что барин с остренькой бородкой и есть земский начальник, не оставалось. Мишка решил рассказать Миронычу про Акимову душу и Александра Петровича. Мироныч не перебивал его рассказа, а когда Мишка кончил, он серьезно сказал:
— Не там ты его ищешь… Ты на Городке видел дворец? Так вот в том дворце наверняка и живет твой Александр Петрович.
Городок — любимое место гуляний горожан. Отсюда, с Городка, широко открывался красивый вид на луг, на реку, на далекие деревни. На Городке же, в кружеве акаций, за высокой каменной стеной стояло желтое с плоской крышей и множеством труб трехэтажное здание — уездная тюрьма.
Чудеса в шапке
Крепко зажав в руке медный пятак, подаренный старшей кухаркой Власьевной, Мишка прибежал на ярмарочную площадь. Сквозь копошившуюся, но не двигавшуюся толпу он пробрался к палаткам со сластями и начал приценяться — почем что продается. Мятные конфеты, от которых во рту холодит и которые можно долго сосать, продаются по три штуки на копейку. Надо купить стакан жареных подсолнечных семечек. Какая ж это ярмарка без семечек! Девки всегда первым делом покупают семечки. Ходят потом по рядам, глазеют на всякую всячину и щелкают. Семечки копейка стакан, хоть торгуйся, хоть не торгуйся. Хорошо б купить пряничного коня, похожего на медведя. Когда-то давно отец покупал Мишке такого коня. Конь был сладкий, почти как сахар. Вкусны маковники, но дороги: по копейке штука. Неплохо попробовать бы толстого коричневого пряника — какой он на вкус, чтоб потом рассказать рвановским ребятам. Но пряник тоже дорог: кусок — три копейки. «А что, если на все деньги купить ландрину?» думает Мишка.
Но в это время со стороны покровской церкви, покрывая базарный рокот, долетает выкрик: «Комедия-представление, всем на удивление!»
Забыв о сластях, Мишка побежал к церкви. Недалеко от церкви, он видит, построен из свежих досок балаган. В дверях балагана на табуретке стоит малый с толстым набеленным лицом и красными кружочками на щеках. На голове у парня островерхий колпак. Натужась, парень во все горло орет: «Заходи, заходи, товарищей заводи! С одного пятачок, с двух — гривенничек. Дома расскажешь бабке про чудеса в шапке. Пятачок не пожалеешь — на великое чудо поглазеешь».
Не скажи парень-зазывала про «великое чудо», Мишка, может быть, и не пошел бы смотреть «комедию-представление». Но «великое чудо», будто магнитом, потянуло его в балаган. При входе Мишка отдал горячий и потный пятак какой-то крашеной, со впалыми щеками тетке, а она взамен дала ему какую-то узенькую квитанцию и сказала: «Садись где хочешь». В балагане было штук десять скамеек и помост со столиком. За столиком почти во всю ширину балагана — из рваных мешков штора. На помосте никого не было. На скамейках уже сидело несколько посетителей. Мишка решил сесть на самой первой скамейке — возле помоста, догадываясь, что «комедия-представление», которая сейчас находится, должно быть, за шторой, будет разыгрываться на помосте. И он не ошибся: как только крашеная женщина три раза позвонила в небольшой колокольчик, так из-за шторы вышел невысокий лысый человек с бритым, сизым лицом и печальными глазами. На человеке — черный, похожий на больничный халат, повязанный витым желтым пояском с махрами.
— Здрасте нам! — сказал человек и поклонился.
В зале засмеялись.
А дальше начались удивительные вещи. Лысый этот человек с сизым лицом попросил у посетителей носовой платок и обручальное кольцо. На глазах у всех кольцо он положил под одно блюдце, а платок под другое.
— Вы видели, — сказал он, — как я под блюдце налево положил кольцо, а под блюдце направо — платок?
— Видели! — ответило несколько голосов.
— Смотрите теперь!
Человек взмахнул небольшой черной палочкой и поднял левое блюдце. Там оказался платок, затем поднял правое — под ним было кольцо. Не успел Мишка притти в себя от изумления, как увидел новый, еще более поразительный фокус. Фокусник на свечке поджег платок. Остатки платка свернул в комок. Затем опять мотнул этой немудрящей своей палочкой и развернул совершенно целый и невредимый платок!
— Да как же это? — невольно вырвалось у Мишки.
— Ну, кто хочет, чтоб я ему из двугривенного рубль сделал? — спросил фокусник, глядя в публику.
Никто ничего не ответил.
— Не хотите — не надо. Я сам себе из двугривенного сделаю рубль. Вот видите, — показал он, достав из кармана двадцать копеек, и продолжал: — Вот эти двадцать копеек я кладу под блюдце, — и он положил их, — а затем делаю палочкой «айн, цвай, драй», и вы видите, как под блюдцем лежит не двадцать копеек, а рубль.
Он поднял блюдце и показал рубль.
Фокусник постоял, будто что-то вспоминая, и сказал:
— Платок и кольцо я вернул?
— Нет, — ответили из публики.
— Как «нет»? Я только что вернул.
— Не возвращали, — сказал Мишка.
— Посмотрите, пожалуйста, у себя в кармане, — сказал фокусник. — Есть?
— Есть! — ответили голоса.
— Теперь мне нужен помощник… Кто хочет мне помогать? — спросил фокусник.
Но никто даже не пошевельнулся, будто все пристыли к месту.
— Иди ты, что ль, — поманил фокусник Мишку.
Мишка по порожкам деревянной лестницы поднялся на помост и остановился возле столика.
— Яичницу любишь? — спросил фокусник.
— Люблю, — ответил Мишка.