Кончится тем, что она не сможет больше вставать с постели. И через какое-то время погибнет от одной из тех болезней, которые настигают людей, прикованных к постели: откажет сердце или легкие, и любая инфекция может оказаться смертельной.
К счастью – да, к счастью, – моя мама умерла раньше, чем болезнь Альцгеймера развилась в полной степени.
Но то, что она испытала в снегу на берегу озера, дрожа от холода, не менее жутко: она увидела зияющую пропасть, которая была ее будущим. Вот оно – начало конца. Невозможное – возможно. Она превращается в живой труп. Человек без мозга, пустая оболочка, способная жить годами и даже десятилетиями...
– Что мне... делать? – глядя на меня все теми же безумными от страха глазами, спросила мать в машине.
– Я не знаю, мама. Я не знаю...
Я вызвал отца по рации.
Когда он подъехал, то так рванул на себя дверь моей машины, что я думал – сорвет с петель. Он обнял мать, стал как сумасшедший целовать ее холодные щеки, приговаривая: «О Господи, Энни! О Господи!»
На следующее утро я официально ушел из университета и поступил на работу в версальскую полицию.
7
Думаю, это было неизбежно – я не мог не заглянуть внутрь бунгало.
Во время моих одиноких дежурств это было постоянным искушением.
Домик, обвязанный по периметру веселенькой желтой лентой, был как большой, нарядно упакованный подарок, который не терпелось поскорее открыть.
Следственная группа уже все внутри перерыла; просмотрели буквально каждый сантиметр и забрали все, что могло хоть как-то относиться к преступлению. Поэтому – уговаривал я себя – мое любопытство не могло навредить.
И в солнечный полдень в среду пятнадцатого октября я наконец поддался соблазну.
Однажды я уже взламывал замок на этой двери, и сейчас не составило труда убрать ленту и войти внутрь.
Тошнотворный запах сохранился, хотя не в такой концентрации, чтобы меня начало снова мутить.
Сразу бросилось в глаза: эксперты хорошо поработали. Пол кое-где взломан. Место, где лежало тело, помечено не мелом, а конусами – вроде дорожных, только намного меньше. Очевидно, это было сделано, чтобы не повредить мелом доски – возможно, в будущем потребуется микроанализ их поверхности.
Когда мои глаза привыкли к полумраку, я различил пятна крови. Кровь была не только на полу. Кровь была повсюду. Пятен было много, и они казались огромными – трудно поверить, что тут убит всего лишь один человек. На стенах сохранились характерные следы от порошка – снимали отпечатки пальцев. Где-то в углу надрывно жужжало какое-то насекомое, словно самолетик с испорченным мотором.
Я обошел всю комнату, стараясь ничего не нарушить и не сбить конусы маркировки.
Пока не увидишь собственными глазами, не можешь представить, сколько жидкости в человеческой голове. Данцигеру выстрелили в глаз, и его голова разлетелась как арбуз. Там, куда он упал головой, был огромный овальный темный след. Дальше много-много пятен. И совсем далеко, на стене – мелкие-мелкие пятнышки. Словно краска распылена пульверизатором.
Я подошел к стене и осторожно, обуреваемый странным любопытством, протянул руку, чтобы потрогать эти пятнышки.
– О-о... – раздался голос за моей спиной. – На вашем месте я бы этого делать не стал!
Мои пальцы застыли в дюйме от пятнышек крови.
Я быстро повернулся и увидел в дверном проеме высокого сухощавого мужчину. Из-за яркого света за его спиной я не мог толком различить лицо. Фланелевая куртка и характерная вязаная шапочка – вид как у портового грузчика из фильма с участием молодого Марлона Брандо.
– Ничего страшного. Я – полицейский.
– По мне, будьте вы хоть Эдгар Гувер. Лапать тут ничего нельзя. Прикоснувшись к крови, вы подтасовываете улики на месте преступления.
– Эдгар Гу... Послушайте, я ни к чему не прикасался!
– Он ни к чему не прикасался!.. Сынок, да ты гарцуешь на месте преступления, как конь в стойле! Ты и понятия не имеешь, что и где ты нарушил и что растоптал!
Я медленно пошел к выходу, стараясь повторить тот же маршрут, которым шел к стене. Я был предельно осторожен – как и раньше.
– Эй-эй, смотри, куда ступаешь! – покрикивал мужчина, на которого моя медлительность и осторожность не произвели должного впечатления.
Выйдя из бунгало, я представился:
– Бен Трумэн. Местный шериф.
– Недолго ты в шерифах проходишь, Бен Трумэн, если будешь и дальше проделывать подобные фокусы. Тебя что, ничему не учили?
– Учили. Истории.
– Истории? М-да...
Мы несколько секунд помолчали, словно оба оценивали неуместность моего образования.
– А вы здесь с какой целью? – наконец спросил я.
– Да так, поглядеть.
Я был в замешательстве.
– Ладно, все о'кей, – сказал мужчина. – Я тоже полицейский.
– Вы участвуете в расследовании?
– Нет-нет. Просто любопытство разобрало.
– Хорошо. Но только внутрь не заходите. Там, знаете ли, не стойло, чтобы гарцевать!
Он подошел к дверному проему и замер, всматриваясь в полумрак комнаты. Инспекция заняла минуту-две. Потом он неожиданно повернулся ко мне, поблагодарил меня и быстро зашагал прочь.
– Эй, погодите, – окликнул я его, – вы же хотели посмотреть!
Он остановился.
– А я и посмотрел.
– Так от двери же ничего толком не видно.
– Очень даже видно, Бен Трумэн.
Он подмигнул мне и пошел дальше.
– Погодите секундочку! Вы столько отмахали лишь для того, чтобы всего минуту... Кстати, кто вы такой, в конце концов?
– Да я ж тебе сказал – полицейский. Точнее, полицейский в отставке. Правильно говорят: полицейский что старая шлюха – работать перестать может, а шлюхой останется. Полицейский – это пожизненно. Такая уж природа нашей работы, Бен Трумэн.
Теперь он стоял, засунув руки в карманы и ожидая следующего вопроса. На вид ему было лет шестьдесят пять – семьдесят.
Поскольку я молчал, он сказал:
– Ладно, удачи тебе!
Видимо, он решил, что я расследую это дело. Поначалу мне это показалось приятным недоразумением. Очень даже лестно. Хотя, говоря по совести, я понятия не имел, что должен делать детектив по расследованию убийства на месте преступления. А что, если этот человек – детектив... Отчего бы не задать ему несколько вопросов?
– А что вы там, внутри, увидели? – простодушно спросил я.
Я прочитал по его лицу, что именно в этот момент он понят: никакой я не детектив по расследованию убийств – да и вообще не детектив. Он немного нахмурился. Кто бы он ни был, он пришел сюда не для того, чтобы поучать новичка.
– Да то же увидел, что и ты. Только не наступая ни на что.
– Да бросьте вы! Ни на что я не наступил! Впрочем, теперь и глядеть-то там не на что!
– Не на что? Так, может, ты расскажешь, что там произошло?
– Застрелили человека.
– Это и дураку понятно. Но что было потом?
– А что было потом?
– Человека застрелили – и тело затем перетащили. Вопрос: зачем тело перетащили?
– Откуда вы знаете, что труп передвигали?
– Потому что у меня глаза есть. Если ты, Бен Трумэн, тоже хорошенько поглядишь – сам поймешь.
– Да нет, вы мне покажите. Что именно вы там увидели? Пожалуйста.
– С какой стати мне что-то тебе показывать?
– Потому что мне зверски любопытно. Я вообще человек любопытный.
– Ну вот и я говорю: полицейские – народ особенный. – Он пристально взглянул на меня, вздохнул и сказал: – Ладно, идем.
Мы подошли к домику и остановились на пару в дверном проеме.
– Говори мне, что ты видишь, – сказал мужчина.
– Вижу большую комнату, где много-много пятен крови где попало. Конусы обозначают на полу место, где лежал труп. Другие конусы с записками – места, где нашли те или другие важные предметы.
– Это любой осел с ходу увидит. Ты внимательней гляди. Что тут не так, что не на месте?