– Рома, хочешь братика или сестричку?
Я ответил:
– Нет, у меня есть Мишутка.
Время шло, я взрослел. На смену Мишутке пришли более взрослые игрушки, но игрушечный белый медведь неизменно сидел на комоде, глядя на меня своими чёрными глазками, будто говоря:
– Давай поиграем, Ромка!
Конечно, играть с плюшевым медведем мне уже не хотелось, но я не упускал возможности потрепать его по уху и сказать ему что-нибудь доброе, как старому другу.
– Сидишь… А я уже в школу пошёл в первый класс.
Ещё через какое-то время я мс улыбкой говорил Мишутке:
– Сегодня я на свидание с Алёнкой иду, а ты всё пылью покрываешься.
Не знаю почему, но я был уверен, что медведь меня слышит. Он живой! Моя младшая сестра Вера никогда с ним не играла, и я был уверен, что она боится его, потому, что знает то же, что и я – он живой.
Мишутка перестал быть живым, когда наш доберман Ричи оторвал мишке лапы и голову, надругался над его плюшевым телом и разбросал по квартире опилки. Именно тогда, когда я нёс на помойку то, что осталось от друга детства, я понял, что никакой он не живой. Искусственный мех, опилки и ни грамма жизни. Всё это я придумал, нафантазировал.
Но, когда я посмотрел на сидящего на грязном полу подъезда плющевого медведя, во мне снова что-то проснулось. Это «что-то» было родом из давно забытого детства. Я снова ощутил себя маленьким мальчиком, разбившим в кровь коленки. Подняв с пола медведя, я смотрел в его глаза, а потом … прижал к себе, как в детстве. Медведь был тяжелее, чем обычная мягкая игрушка. У меня создалось впечатление, что под грязно-белым мехом что-то есть. Что-то упругое и тёплое, но не опилки.
– Мишутка, ты даже не представляешь, как мне плохо…
На глаза мои стали наворачиваться слёзы. Боже мой, я забыл, когда плакал в последний раз. Медведь глухо проворчал и… обнял меня за плечи. Выкатившиеся из глаз скупые слезинки сразу высохли. Я отстранил от себя плюшевого мишку, внимательно посмотрел на него. Это была обычная игрушка, как две капли воды похожая на моего Мишутку, но что-то в этом медведе мне показалось странным. И даже не то, что он весил больше самой большой мягкой игрушки моей племянницы. Что-то было в его глазах. Это были не пластмассовые пуговки, а вполне живые глаза, смотрящие на меня в упор, поблескивающие злыми огоньками в полумраке подъезда. От медведя почему-то пахло сырым мясом. Мордочка и грудка мишки были покрыты пятнами крови. Эта кровь осталась и на моём пальто.
– Блин… – Я посадил медведя туда, где он сидел. Только сейчас я заметил на полу крысиный хвост и лапку. Маленькую крысиную лапку. Должно быть, кто-то поставил под лестницей крысоловку. Но почему так трудно убрать остатки «улова»? И нашлись ведь «добрые люди», которые крысиной кровью медведя выпачкали. – Ха-ха-ха! Как смешно! А мне сейчас пальто стирать… Свиньи!
Никто не откликнулся из полумрака подъезда, но я был уверен, что обмазать медведя кровью мог только один человек – Денис, сын Петьки с третьего этажа. Этот сорванец может всё. От пацана, способного нагадить по-крупному под дверь и нажать на кнопку звонка, от того, кто может обмазать дверные ручки собачьими экскрементами, можно ожидать любой пакости. Я ещё удивился, как он не выкрутил все лампочки в подъезде? Наверное, после того, как его поймали и пообещали вкрутить лампочку в задний проход, у него пропал интерес к электричеству. Зато его дружки разрисовали все стены маркерами, на дверях некоторых соседей оскорбительные надписи написали. Сволочи!
Войдя в квартиру, я отнёс пальто в ванную и уселся на пуфик в прихожей. Ждать долго не пришлось. Через минуту Маша открыла дверь своим ключом. Когда она увидела меня, на её щеках заиграл румянец, глаза забегали.
– Что ты тут сидишь? – спросила она меня.
– Тебя жду… – ответил я, глядя ей в глаза.
– Ну, вот я и… пришла! – Маша попыталась улыбнуться, но получилась мученическая гримаса.