Ребенок устал, кладет голову подруге на плечо, и она несколько раз кружит по комнате с ним на руках. Потом говорит, что быстренько уложит дочь, а я тем временем могу осмотреться.
На это много времени не требуется.
В маленькой гостиной только зеленый плюшевый диван и сервант у стены с вязанной крючком скатертью и тремя фотографиями в позолоченных рамках: свадебное фото подруги с начесанными и уложенными волосами, фото младенца и, наконец, наша с ней фотография. Я наклоняюсь ближе и рассматриваю нас. Мы стоим, улыбаясь, у каменной стены загона для овец, я в комбинезоне и свитере, на ногах высокие резиновые сапоги брата Эрна, на три размера больше моего, только вернулась с поисков двух овечек, за которыми целый день гонялась по ущелью. Подруга на поиски не ходила, она осталась в шатре для пикника помогать представительницам женской организации намазывать лепешки, жарить хворост и варить какао в тридцатилитровой кастрюле. У нее коричневые локоны, она в юбке и вязаной кофте на пуговицах, положила голову мне на плечо. А кто снимал, уж не Йон Джон ли?
Вскоре возвращается подруга, с сонными глазами, бесшумно закрывает за собой дверь. Я отчетливо слышала, что она пела колыбельную, которую в пьесе пела мать перед тем, как сбросить своего ребенка в водопад. Она снова повторяет, как рада меня видеть, а затем становится рядом у серванта и внимательно рассматривает нас на фотографии, словно удивляясь, какие мы на ней еще девочки. Фотографии два года.
— Я сшила юбку сама по фото в газете, — говорит она наконец. Задумывается. Затем добавляет: — Йон Джон помог мне с выкройкой.
Потом переходит к свадебной фотографии, берет ее, внимательно рассматривает, вглядывается.
— Странно, что это я. Что я замужняя женщина с ребенком, живу в столице. Лидур тогда был совсем мальчиком, приехал в наши края вместе с другими рабочими прокладывать электричество, ставить какие-то столбы, они жили в рабочих бараках, он слушал Shadows на портативном проигрывателе, у него был очень красивый голос, и что бы он ни говорил, у меня подкашивались ноги, а теперь он муж и отец. Надеюсь, что последний.
Я пытаюсь воспроизвести в памяти голос Лидура, но не могу вспомнить ничего из сказанного им. Когда мы встречаемся, говорит моя подруга, а он обычно молчит.
На стенах две большие картины, контрастирующие с бедной обстановкой, на одной — поросшее мхом лавовое поле и мерцающее озеро в ущелье, на другой — отвесная гора.
— Это Кьярваль? — спрашиваю я.
— Да, от свекрови.
Она рассказывает, что свекор терпеть не может манеру художника.
— Он говорит, что это не та гора, которую он хорошо знает. Он тридцать лет ходил в море и хочет только яхты на стенах, не пейзаж и тем более не раскрашенный камень. Камень — это только чертов камень, говорит он, не краски. Свекровь, напротив, не хочет видеть у себя в гостиной море. Ее папа был моряком и погиб, когда она была маленькой, и она с тех пор старается жить там, где не видно моря.
— На острове это трудно, — говорю я.
— В Рейкьявике можно.
Мы внимательно рассматриваем картины.
— Свекровь познакомилась с автором, когда работала поварихой у дорожных рабочих на востоке. Она называет его замечательным человеком, но согласна с мужем в том, что ему не удалось найти верные цвета. Лидур как-то сказал, что, если бы у нас был гараж, мы бы хранили картины там, по крайней мере одну из них. Я так плакала, что больше он не решается даже заикнуться об этом.
У нее серьезный вид.
— Я не могу лишиться этих картин, Гекла. Я смотрю на них каждый день. В них столько света.
Она подходит к окну и вглядывается в темноту. Там тянутся несколько сухих травинок.
— Вот такой маленький теперь мой мир, вид на широкий фьорд, тысячу островов; и самое большое на всей земле небо сузилось до подвального окна на Кьяртансгата.
— Однако ты все еще живешь в местах, связанных с «Сагой о людях из Лососьей Долины»[9].
— Я ужасная хозяйка. Ничего тебе не предлагаю. Вчера у меня на ужин была рисовая каша, могу тебе ее разогреть.
Отвечаю, что уже поела. Пила кофе с кексом в Хвал-фьорде. Тем не менее она достает банку консервированных груш и хочет взбить сливки.
— Твой приезд, Гекла, всегда как Рождество.
Открываю чемодан и протягиваю ей сверток в коричневой бумаге.
— Тупики от папы, — говорю я.
Иду за ней на маленькую кухню: плита, холодильник и стол на двоих. По пути она все время повторяет, как рада меня видеть. Говорит, что приготовит тупиков в выходные, когда вернется Лидур, и засовывает их в холодильник.
9
Кьяртансгата, или улица Кьяртана, названа в честь главного героя «Саги о людях из Лососьей Долины».