Я осматриваюсь.
В комнате диван-кровать, в углу платяной шкаф, у дивана книжная полка, на столике под окном стоит швейная машинка. Он говорит, что общий туалет в подвале, а из мансардного окна в ясную погоду открывается вид на звезды. Первая звезда появилась три недели назад, добавил он.
— Здесь ты можешь писать, — говорит он, убирая со стола швейную машинку и перенося ее в шкаф.
Я ставлю на стол свою печатную машинку.
Он рассказывает, что за полгода переезжал трижды, сначала жил в подвальной комнате, которую регулярно заливало в сизигийные приливы, затем в подвальной комнате наискосок от полицейского управления.
— Они тогда знали, где меня найти, — говорит он и добавляет, что полиция следит за геями. Иногда «Черная Мария»[12] проезжает по улицам дважды в день, и копам легко заглядывать в окна. Дети тоже льнут к окнам, чтобы увидеть Содом и Гоморру, иногда и взрослые; и поэтому он снял комнату в мансарде, где, кроме того, меньше вероятности быть ограбленным. Правда, красть у меня нечего, разве что швейную машинку, добавляет он.
— После выходных я поищу себе работу и комнату, — говорю я.
— На диване достаточно места для нас двоих.
Он смотрит мимо меня.
— И потом, я не всегда сплю дома.
Я сажусь на диван, а он тянется к вещмешку, открывает его и достает коричневое замшевое пальто.
— Это тебе, — говорит он, улыбаясь. — На Британских островах последний писк моды. Примерь.
Я встаю и надеваю пальто. А он тем временем вынимает из мешка и раскладывает на кровати другие вещи: голубую водолазку, короткое платье типа сарафана, вельветовую юбку. Наконец вытаскивает кожаные сапоги до колена, на каблуке и с молнией на боку.
— Ты не можешь тратить на меня весь свой заработок.
Он рассказывает, что, когда они пришвартовывались, второй помощник посылал его в город за продуктами. И он мог покупать одежду. Пока команда зависала в портовых забегаловках.
— Не понимаю, как тебе удавалось обзавестись валютой.
— Связи. Я знаю одного таксиста, он работает в отеле. У них есть валюта.
Переодеваюсь, стоя на деревянном полу посреди комнаты, у него на глазах. Сначала надеваю платье и кожаные сапоги. Он просит меня пройтись. Это означает два метра на север и два метра на юг, два метра в сторону порта и два метра в сторону кладбища.
— Платье нужно укоротить, оно должно быть на пять сантиметров выше колена, а юбка — расклешенной.
Я снимаю платье и, быстро надев юбку, прохаживаюсь туда-сюда. Он молча разглядывает меня и явно растроган. Затем я снимаю юбку, снова надеваю брюки и сажусь рядом с Йоном Джоном.
— В следующий раз куплю тебе брючный костюм с поясом.
Я улыбаюсь ему.
— Не все возвращаются, Гекла. Сойдя на берег, мужики напиваются и приходят в себя, когда корабль уже отчалил.
Он мнется.
— Я решил было затеряться, но к тому времени уже купил сапоги, и очень захотелось тебя в них увидеть.
Он встает, подходит к окну и поворачивается ко мне спиной.
— Клянусь, Гекла, я не останусь здесь навсегда. В этой богом забытой глуши. Я уеду. Хочу увидеть мир. Не только Халл и Гримсби. Хочу работать в театре и делать костюмы для мюзиклов. Или в доме моды. Таких, как я, за границей больше. Намного больше.
Я просыпаюсь оттого, что Йон Джон возвращается домой под утро. Он держится за дверь, затем за стену, натыкается на стул, хватается за край стола и наконец падает на кровать рядом со мной прямо в одежде. Я пододвигаюсь, освобождая ему место, пока он снимает ботинки. Справиться со шнурками ему явно непросто. Похоже, он не спал, пьян, и от него явно пахнет одеколоном.
Сажусь и зажигаю ночник.
Он избит, на коленях грязь, лицо расцарапано. На бровях остатки щебня, как будто его клали лицом в землю. Я помогаю ему раздеться, приношу полотенце, намочив его в раковине в подвале, и вытираю ему лицо.
Глаза у него открыты, он смотрит на меня, пока я вычищаю песок из ран.
— Что случилось?
— Ничего.
— Где ты был?
— В Хейдмёрке, — отвечает он, откинувшись назад.
Затем сворачивается калачиком.
— Я хлюпик, — раздается его голос.
— Брось.
Вскоре он добавляет:
— Их было двое. Сначала я встретился с мужиком, который пригласил меня покататься на машине. По дороге мы заехали за его приятелем.
— Пойдем в полицию.
— Не имеет смысла. Ты же знаешь, что делают с извращенцами? Я преступник, ненормальный, больной. Я вызываю отвращение.