Комната поплыла у меня перед глазами. Я едва могла поверить в такую удачу. Я перечитала письмо несколько раз, прежде чем смогла вымолвить хоть слово.
— Фрейлейн Хоффман принимает предложение или отклоняет его? — спросил капеллан, внезапно остановившись передо мной.
— Принимаю! Принимаю с радостью. То есть, если…
Мысль о том, что Теодор может возразить против моего появления на сцене, внезапно промелькнула у меня в голове. Странное чувство нежелания произносить его имя заставило меня заколебаться и покраснеть.
Герр Штольберг сделал движение рукой, чтобы я продолжала.
— Мне нужен день, чтобы подумать, — сказала я, запинаясь.
— Не прошло и мгновения с тех пор, как вы приняли решение!
— Верно; но… но… — Я чувствовала, что это должно быть сказано, поэтому отвернулась. — Я должна учитывать желания других, кроме своих собственных, — ответила я. — Я должна сказать об этом…
— Барону фон Баххоффену! — тихо сказал капеллан. — О, фрейлейн Элис, если вы верите в мою дружбу, если она вам нужна, не упоминайте об этом письме барону до девяти часов сегодняшнего вечера. Это первая милость, о которой я прошу вас; я умоляю вас оказать ее!
Его голос был взволнованным, а речь — быстрой. Меня испугала его странная горячность.
— Обещайте мне, фрейлейн, обещайте мне!
Его взгляд был таким умоляющим и таким серьезным, что я сказала:
— Хорошо, я обещаю, но только до девяти часов вечера сегодня.
— Будьте здесь в готовности принять меня, — сказал капеллан тем же торопливым тоном, но еще тише, как будто боялся, что его подслушают. — Будьте здесь в шесть или семь часов. Я снова приду к вам. Я должен найти вас одну, и вы должны исполнять то, что я вам скажу, один час. Не говорите ни слова ни об этом, ни о письме до обещанного времени. Молчите. Прощайте!
Я склонила голову в знак согласия. В одно мгновение он исчез. День тянулся тяжело, и каждый час казался длиннее предыдущего. Шел дождь, смешанный со снегом. В шесть я отправилась в свои апартаменты, чтобы встретить его, когда он придет. Я пыталась читать, но тщетно. Я могла только ходить по комнате, смотреть сквозь затуманенные окна на темные мокрые сады и слушать ветер и дождь. Чувство смутного ужаса охватило меня; и когда били городские часы, я прислушивалась к их резким ударам, как будто это были удары судьбы.
Прошло еще полчаса унылого времени; я услышала звон колокольчика, ворота внутреннего двора приоткрылись — знакомый голос произнес мое имя — быстрые шаги раздались на лестнице.
— Я опаздываю, фрейлейн Элис, — сказал капеллан, поспешно входя и закрывая за собой дверь, — и нельзя терять времени. Вы должны пойти со мной.
Он был бледен — очень бледен. Снег и дождь стекали с его плаща на пол, и его черные локоны мокрыми прядями свисали на желтоватые щеки.
Я завернулась в тяжелый плащ и скрыла лицо шляпкой и вуалью.
— Я готова, — сказала я.
Мы спустились по лестнице и прошли мимо двери комнаты мадам Клосс.
— Мне ничего не сказать мадам? — спросил я, когда мы проходили мимо.
Он покачал головой и поторопил меня, когда мы шли через мокрый двор и через ворота на улицу. Швейцар с любопытством уставился на нас и коснулся своей шляпы, когда мы проходили мимо.
Хотя было еще рано, улицы выглядели пустынными, если не считать нескольких солдат и торговок. Церкви казались тусклыми и величественными, дождь лил не переставая. Мы прошли через множество темных переулков и узких аллей. Капеллан шел быстро, не обращая внимания на лужи. Мои ноги замерзли, я промокла насквозь. Я вспомнила о той ночи, когда шла по улицам Лондона, — о той ночи, ненастной, как эта. Мне почти показалось, что я снова играю в той же сцене и при тех же обстоятельствах, когда мы остановились перед низкой дверью с резным крыльцом. Дом был маленький; ни в одном из окон не было видно света; три мрачных дерева, лишенных листвы, скорбно качали ветвями перед дверью; внутри яростно залаяла собака. Герр Штольберг тихонько постучал в окно; послышался звук цепочек и засовов; дверь медленно открылась, и на пороге появилась женщина. Она взяла меня за руку и повела по коридору, в то время как герр Штольберг, который, казалось, знал дорогу, тихо следовал за мной. Было совершенно темно. Она провела нас в комнату и, сказав, что принесет свет, вышла и закрыла дверь. Я дрожала всем телом.
— Ничего не бойтесь, фрейлейн Элис, — сказал мой друг, нежно взяв меня за руку, — Боже мой! Вы больны!
— Мне холодно — ничего больше, — слабо ответила я.
— Холодно, холодно и мокро, — воскликнул он сдавленным надломленным голосом. — Боже мой! Вы заболеете — заболеете из-за меня!