— Как только прозвучит первый выстрел вон там, — прошептал Гаспаро, указывая на казармы позади тюрьмы, — ударь по первому звену моей цепи, ближе к лодыжке.
У меня мелькнуло подозрение.
— Если я это сделаю, как я могу быть уверен, что ты освободишь меня потом? Нет, Гаспаро, ты должен нанести первый удар.
— Как тебе будет угодно, — ответил он со смехом и проклятием.
В то же мгновение на зубчатых стенах соседнего форта показалась вспышка, а затем громовое эхо, снова и снова умножаемое скалами вокруг. Когда рокот прокатился над нашими головами, я увидел, как он нанес удар, и почувствовал, как упали оковы. Едва затихло эхо первого выстрела, как раздался второй. Теперь настала очередь Гаспаро стать свободным. Я нанес удар, но менее искусно, и мне пришлось еще дважды взмахнуть киркой, прежде чем наша связь разорвалась. Затем мы сделали вид, будто продолжаем нашу работу, стоя близко друг к другу и к разорванной цепи между нами. Никто не смотрел в нашу сторону, и никто с первого взгляда не смог бы догадаться, что мы сделали. После третьего выстрела на повороте дороги, ведущей к каменоломне, появилась группа офицеров и джентльменов. Все головы были повернуты в их сторону; каждый преступник приостановил свою работу; каждый охранник поднял оружие. В этот момент мы отбросили наши шапки и кирки, взобрались на неровный кусок скалы, на котором мы трудились, спустились в ущелье внизу и направились к горным перевалам, ведущим в долину. Все еще обремененные железными браслетами, к которым прежде были прикованы наши цепи, мы не могли бежать очень быстро. Вдобавок к нашим трудностям дорога была неровной, усыпанной кремнем и глыбами упавшего гранита и извилистой, словно змея. Внезапно, повернув за острый угол выступающей скалы, мы наткнулись на небольшое караульное помещение и пару часовых. Отступить было невозможно. Солдаты находились в нескольких ярдах от нас. Они наставили на нас ружья и призвали сдаться. Гаспаро повернулся ко мне, как загнанный волк.
— Будь ты проклят! — сказал он, нанося мне страшный удар. — Оставайся и будь схвачен! Я всегда ненавидел тебя!
Я упал, как будто меня ударили кувалдой, и, падая, увидел, как он бросил одного солдата на землю, пронесся мимо другого, услышал выстрел, а затем… все погрузилось во тьму.
Когда я в следующий раз открыл глаза, то обнаружил, что лежу на полу в маленькой комнате без мебели, тускло освещенной крошечным окошком под потолком. Казалось, прошли недели с тех пор, как я потерял сознание. У меня едва хватило сил подняться, и, поднявшись, я с трудом удержался на ногах. Там, где лежала моя голова, пол был мокрым от крови. Ошеломленный и сбитый с толку, я прислонился к стене и попытался собраться с мыслями.
Во-первых, где я находился? Очевидно, ни в одной части тюрьмы, из которой сбежал. Там был цельный камень и железные решетки; здесь — только побеленные и оштукатуренные стены. Я, должно быть, находился в одной из комнат маленького караульного помещения; вероятно, в верхней. Где были солдаты? Где был Гаспаро? Хватит ли у меня сил взобраться к окну, и если да, то куда оно выходит? Я прокрался к двери и обнаружил, что она заперта. Я прислушался, но не услышал ни звука — ни внизу, ни наверху. Снова отползая назад, я увидел, что окно находится по меньшей мере в четырех футах над моей головой. На гладкой штукатурке не было выступов, по которым я мог бы подняться, и в комнате не было даже камина, из которого я мог бы выдернуть прут, чтобы проделать отверстия в стене для моих ног и рук. Но! На мне остался мой кожаный пояс, а на поясе — железный крючок, поддерживавший мою цепь, когда я не был на работе. Я сорвал крючок, разбил штукатурку в трех или четырех местах, взобрался наверх, открыл окно и жадно выглянул наружу. Передо мной, на расстоянии не более тридцати пяти или сорока футов, возвышался скалистый утес, под прикрытием которого была построена сторожка; у ее подножия располагался небольшой огород, отделенный от основания скалы грязной канавой, которая, казалось, тянулась через овраг; справа и слева, насколько я мог судить, проходила каменистая тропа, по которой мы шли.
Остаться — неминуемо значило вернуться в тюрьму; риск, несмотря ни на что, не ухудшил бы ситуации. Я снова прислушался, — все было тихо. Я протиснулся через маленькое окошко, так же осторожно опустился на влажную землю и, прислонившись к стене, спросил себя, что мне делать дальше. Взобраться на утес означало бы предложить себя в качестве мишени первому солдату, который меня увидит. Рискнуть пройти по ущелью означало бы, возможно, столкнуться лицом к лицу с Гаспаро и его преследователями. Кроме того, уже смеркалось, и под покровом ночи, — если бы я только мог спрятаться до тех пор, — я еще мог бы сбежать. Но где можно было найти это укрытие? Благодарение небесам за эту мысль! Там была канава.