— Это вас, — сказал мой проводник с недоброй усмешкой. — Его комната — вон там.
Он указал низкую черную дверь на противоположной стороне холла. Я направился к ней, громко постучал и вошел, не дожидаясь приглашения. Седовласый старик, показавшийся мне огромным, поднялся из-за стола, заваленного книгами и бумагами, и строго посмотрел на меня.
— Кто вы? — спросил он. — Как вы сюда попали? Что вам угодно?
— Джеймс Мюррей, адвокат. Пешком через пустошь. Еды, питья и ночлега.
Он зловеще нахмурил свои густые брови.
— Мой дом — не место для развлечений, — надменно произнес он. — Джейкоб, как вы посмели впустить этого незнакомца?
— Я его не впускал, — проворчал старик. — Он последовал за мной через пустошь и протиснулся в дом передо мной. Я не способен совладать с шестью футами двумя дюймами.
— В таком случае, сэр, будьте любезны объяснить, по какому праву вы вторглись в мой дом?
— По тому же самому, по какому уцепился бы за вашу лодку, если бы тонул. По праву на самосохранение.
— Самосохранение?
— На земле уже никак не меньше дюйма снега, — коротко ответил я, — а к рассвету его будет вполне достаточно, чтобы полностью скрыть мое тело.
Он подошел к окну, отодвинул тяжелую черную штору и выглянул наружу.
— Это правда, — согласился он. — Вы можете остаться, если хотите, до утра. Джейкоб, подайте ужин.
С этими словами он жестом пригласил меня сесть, занял свое место и сразу же погрузился в занятия, от которых я его отвлек.
Я поставил ружье в угол, придвинул стул к камину и, пользуясь случаем, осмотрел помещение. Будучи по размеру меньше холла и менее захламленная, эта комната, тем не менее, содержала в себе многое, что могло возбудить мое любопытство. На полу не было ковра. Побеленные стены местами были покрыты странными рисунками, на них имелись полки, заставленные научными инструментами, назначение значительной части которых было мне неизвестно. По одну сторону камина стоял книжный шкаф, заполненный потрепанными фолиантами; с другой стороны, небольшой орган, причудливо украшенный резными и раскрашенными средневековыми святыми и дьяволами. Через полуоткрытую дверцу шкафа в дальнем конце комнаты я увидел длинный ряд геологических образцов, хирургических инструментов, тиглей, реторт и банок с химическими веществами; в то время как на каминной полке рядом со мной, среди множества мелких предметов, стояли модель солнечной системы, небольшая гальваническая батарея и микроскоп. На каждом стуле что-то лежало. В каждом углу были сложены книги. Пол был завален картами, гипсовыми слепками, бумагами, чертежами и прочими научными материалами, какие только можно себе представить.
Я оглядывался вокруг с изумлением, возраставшим при виде каждого нового предмета, на котором случайно останавливался мой взгляд. Такой странной комнаты я никогда прежде не видел; но каким странным казалось найти такую комнату в одиноком фермерском доме посреди диких и пустынных вересковых пустошей! Снова и снова я переводил взгляд с моего хозяина на окружавшую его обстановку, а с нее — обратно на хозяина, спрашивая себя, кто он, и чем он может заниматься? Его голова была необыкновенно красива, но это была скорее голова поэта, чем философа. С широкими надбровными дугами, выступающими над глазами и покрытыми густой копной совершенно белых волос, она обладала идеальностью и в то же время массивностью, характеризующей голову Людвига ван Бетховена. Те же глубокие морщины вокруг рта, и те же суровые морщины на лбу. То же сосредоточенное выражение лица. Я все еще наблюдал за ним, когда дверь открылась, и Джейкоб внес ужин. Его хозяин закрыл книгу, встал и с большей вежливостью, чем прежде, пригласил меня к столу.
Передо мной поставили яичницу с ветчиной и бутылку превосходного хереса, а также положили буханку черного хлеба.
— Могу предложить вам только самую простую домашнюю фермерскую еду, сэр, — сказал мой хозяин. — Однако, я надеюсь, что ваш аппетит не позволит вам с суровой критичностью отнестись к недостаткам нашей кладовой.
Но я уже набросился на еду и лишь заявил, со всем энтузиазмом изголодавшегося охотника, что никогда в жизни не ел ничего вкуснее.