— Я бы и не подумал уехать, не повидавшись с ней, — ответил я. — Я попрощаюсь с ней точно так же, как попрощаюсь с другими вашими гостями.
— Правильно, мой мальчик. Может быть, вы предпочтете пойти позавтракать, как обычно?
— Я бы, конечно, предпочел это сделать.
Сэр Джеффри подошел к окну и ласково положил руку мне на плечо.
— Мне нравится ваш дух, Фил, — сказал он. — Я не думаю, что держался бы так галантно, будь я на вашем месте — клянусь душой, я бы этого не смог!
Его похвала озадачила меня. Я чувствовал себя так, словно совершал позорное отступление, и совершенно не осознавал никакого героического порыва.
— Единственное, что меня удивляет, — продолжал сэр Джеффри, — как она могла быть настолько слепой и извращенной, чтобы отказать вам!
— Отказать мне! — воскликнул я. — Мисс Кэрью не отказывала мне!
— Не отказала вам? Вы хотите сказать, что она приняла ваше предложение?
— Нет, сэр. Конечно, нет.
— Черт возьми! Но она должна была сделать либо то, либо другое!
— Тогда могу вас заверить, что она не сделала ни того, ни другого — по самой простой причине. Я ее не спрашивал.
Сэр Джеффри с минуту очень серьезно смотрел на меня, а затем разразился хохотом, и несколько минут ходил взад и вперед по комнате. Наконец, совершенно измученный, он опустился в кресло и вытер лицо носовым платком.
— Не спрашивал ее! — воскликнул он, задыхаясь. — Клянусь Юпитером! — вот тебе и поклонник! Не спрашивал ее! — а я-то изливаюсь в сочувствиях!
— Смейтесь сколько вам угодно, — сказал я, теперь уже по-настоящему разозлившись, — но как я мог — бедняк, живущий буквально за счет того небольшого количества ума, которым одарили меня небеса, — осмелиться предложить руку и сердце мисс Кэрью!
— Ерунда! — возразил сэр Джеффри. — Мисс Кэрью не девственница-весталка.
— Но она богатая наследница, а у меня нет ни гроша, который я не заработал бы своим пером.
— Короче говоря, вы думаете, что, будучи такой богатой, мисс Кэрью не может выйти замуж, разве только для того, чтобы стать еще богаче! Прекрасная теория!
— Таково мировоззрение.
— Тогда вы можете поверить мне на слово, что мисс Кэрью слишком добрая и слишком мудрая молодая женщина, чтобы основывать свою веру на мировоззрении. Глупости; если вы действительно любите ее, скажите ей об этом и покончите с этим!
— Я бы пошел к ней сию минуту, — сказал я, — если бы она была так же бедна, как я.
— Но поскольку вместо этого она получает около пятнадцати тысяч в год от земельной собственности, вы считаете более достойным и романтичным вернуться в Лондон, не сделав ни единого выстрела! Клянусь всеми богами, Фил, это просто самая нелепая вещь, с какой я когда-либо сталкивался в своей жизни!
— Ничего не могу поделать, если это так.
— Замените не могу на не хочу, а не хочу — на не буду!
— Это бесполезно, сэр Джеффри. Вы можете смеяться надо мной сколько угодно, но вам не поколебать моей решимости.
Сэр Джеффри пожал плечами. Я видел, что он считает мою позицию лишенной здравого смысла.
— Тогда, по крайней мере, — сказал он, — вы останетесь еще на неделю?
— Я останусь на ваш званый ужин сегодня вечером, — ответил я, — но я решил вернуться в город завтра.
Сэр Джеффри увидел, что я говорю серьезно, и больше ничего не сказал.
Я был серьезен. У меня имелись веские причины быть серьезным. Я любил ее, и чем дольше я оставался, тем хуже было бы для меня.
ГЛАВА VII
ПРИГЛАШЕНИЕ
Каждый день в Сеаборо-корт доставляли две почтовые посылки: одну рано утром, а другую в шесть часов дня. Утреннюю почту мы получали за завтраком. Ужинали мы в семь; а так как я редко возвращался раньше половины седьмого, то обычно находил свои письма ожидающими меня в спальне. В тот конкретный день, — который должен был стать моим последним днем в Сеаборо-корте, — я задержался, уехав довольно далеко, и было без четверти семь, когда я спешился у входа в конюшни сэра Джеффри, бросил поводья груму и побежал наверх, чтобы переодеться к ужину.
Я обнаружил, что мой стол, как обычно, завален письмами и бумагами. У меня не было времени рассмотреть их внимательно, но я взглянул на конверты и, увидев только один почерк, который был мне незнаком, отделил это письмо от остальных, чтобы прочитать, когда более важное дело переодевания будет завершено.
Это не заняло много времени. Сейчас я был менее придирчив к своей внешности. По мере того как безнадежность моей любви все больше и больше давила на меня, я терял веру в своего портного, и моя страсть к косметическим средствам заметно уменьшилась. Если говорить серьезно, я был встревожен и несчастен; лихорадочно стремился убраться подальше от места моей беды, и все же не хотел уезжать. Поэтому я быстро оделся и вскрыл письмо.