Оксана Николаевна Обухова
Мисс Марпл из коммуналки
Моей бабушке и старым, заросшим лопухами и сиренью дворикам с любовью посвящается
Пролог
Зеленый мокрый лист сорвался с клена и с чавкающим смачным звуком ударил в окно.
Прилип.
Лейтенанту Бубенцову показалось, что кленовый лист шлепнул не по стеклу, а по левой его щеке, за которой ныл простуженный на рыбалке коренной зуб.
Застуженный нерв отозвался на шлепок пульсирующей болью, в ухе как будто взорвалась петарда. Алеша скривился и с тоской оглядел свой скромный рабочий кабинет: обтертый по углам письменный стол, стул для посетителей, скрипящий дверцами шкаф с отделением для верхней одежды и книжными полками, сейф на тумбе.
Сходить, что ли, к зубодеру?
Пусть попытает десять минут, зато потом благодать…
Но у дантиста лейтенант Бубенцов уже был. Кариеса в ноющем зубе врач не обнаружил, посоветовал примочки и физиопроцедуры.
Процедуры не помогли.
Зуб, ознакомленный с последними достижениями медицинской науки, ехидно продолжил ныть.
Вырвать его, что ли, к едрене фене?!
Глухая, обитая изнутри бордовым дерматином дверь распахнулась без упредительного стука, и в кабинет участкового Бубенцова вошла Надежда Прохоровна Губкина. Соседка по дому, пенсионерка и попросту баба Надя. Была она в коричневом пальто и алом вязаном берете, с закрытого зонта слезливо капал прокравшийся к участковому холодный сентябрьский дождь. Баба Надя – крепкая суровая особа семидесяти пяти лет – шмякнула на стол перед Алешей непрозрачный черный пакет, узлом завязанный поверху, оглядела лейтенанта Бубенцова слегка неприязненно и сказала густым старушечьим басом:
– Ну что? Дождался, голубь…
– Чего? – упрятав голову в плечи и сглотнув, поинтересовался участковый.
– Смертоубийства, – известила суровая старуха, и у Алеши тут же болезненно сжался недоубитый анальгином желудок.
…Шесть дней назад Надежда Прохоровна уже была в этом кабинете. Сидела на скрипучем «посетительском» стуле и убеждала Алексея Андреевича в том, что ее соседку по коммунальной квартире Клавдию Тихоновну Скворцову убили.
– Ну не могла Клавдия сама на стремянку по лезть, – гулко связывая предложения, басила уп рямая старуха. – Не могла. Незачем.
– Надежда Прохоровна, – стараясь быть убедительным, мямлил Алеша, – стремянка стояла под люстрой…
– Вот именно – стояла! – упорствовала Губкина. – Если бы Клавка с нее упала, стремянка б тоже рухнула!
– Не обязательно, – кривился лейтенант. – Стремянка могла устоять.
– А чего Клавка вообще туда полезла?! – горячилась Надежда Прохоровна. – Лампы – горели…
– Она их могла уже поменять…
– Да чего там менять-то?! – Посетительница и участковый безостановочно перебивали друг друга. – Они ж все пыльные! Не меняла она ничего…
– Лампа могла загореться снова от легкого прикосновения…
– Ага, чего удумал. А где тогда новая лампочка? Куда она делась?!
– Клавдия Тихоновна могла вначале залезть на стремянку, проверить…
– Ага, – снова с вредностью закивала старуха. – Слазать – посмотреть. Она что, лазальщица ненормальная – туда-сюда ползать?! Она б новую в карман положила…
– Забыла!
– Чего это она могла забыть – у нее мозгов побольше, чем у тебя, было!
За пять дней до этого разговора Алеша лично побывал на месте происшествия. Встречался с дежурной опергруппой, прибывшей по звонку Надежды Прохоровны:
– Милиция? Приезжайте срочно, у нас убийство.
На этот призыв убойный отдел откомандировал лучшие силы во главе с капитаном Дулиным.
Примерно через час, посовещавшись, медэксперт, следователь и старший в группе Дулин признали труп некриминальным.
Клавдия Тихоновна Скворцова – пенсионерка восьмидесяти двух лет – полезла на стремянку заменить погасшую лампочку, не удержалась на верхотуре, упала и ударилась затылком об угол серванта мебельной стенки.
Отчего последовал перелом шейных позвонков.
…Сухонькая, с коричневыми кругляшками на синевато-белой коже Клавдия Тихоновна лежала под стремянкой и смотрела на виновницу происшествия – люстру с пятью открытыми плошками-плафонами – блекло-серыми глазами с неизъяснимым удивлением. И даже гневом.
Страх от падения и тенью не запечатлелся на ее лице. Как будто, улетая вниз, Клавдия Тихоновна ожидала встретить затылком не угол деревянного серванта, а гору мягких подушек.
Сиреневый халат из застиранной фланели чуть распахнулся на высохшей старушечьей груди, под ним покойная носила доисторическую хлопковую рубашечку с подштопанными кружевами.