– Не сама вещь, а ее тень, – пробормотала она, глядя на свой вытянутый силуэт, шагающий впереди, и кивнула, будто разрешила какую‐то загадку. Мисс Моул судила себя по той тени, которую сама, для своего же удовольствия, выбирала отбрасывать, и делом ее жизни было заставить других поверить в эту проекцию. Однако она потерпела поражение, всецелое и сокрушительное. Никто не хотел смотреть на прекрасную драгоценную Ханну Моул, все видели лишь оригинал и не одобряли его, и Ханна их не винила: она и сама поступила бы точно так же. В тот единственный раз, когда она сосредоточилась на представленной ей прекрасной тени человека, а не на его сущности, ее ждало горькое разочарование.
Отбросив неприятную мысль, мисс Моул ускорила шаг и вышла на широкую магистраль, где со звоном катились трамваи. Тут она остановилась и огляделась. Эта часть города недавней постройки не особо ей нравилась, но осенним вечером даже здесь было прекрасно. Широкое пространство, образованное слиянием нескольких дорог, со всех сторон обрамляли деревья, которые в Рэдстоу росли повсюду, – как и шпили церквей, возносящиеся к небу, они, похоже, были на каждом углу, – а электрические фонари на высоких столбах отбрасывали театральные блики на зеленую, багряную и желтую листву. По левую руку от Ханны в зарослях кустарника пряталось здание в дурном греческом стиле, куда музы время от времени влекли жителей Рэдстоу для не слишком искреннего поклонения. Темнота, в которой оно укрывалось, внезапно взрезанная фарами проезжающего автомобиля, мягко скрадывала недостатки и придавала бледному фасаду с колоннами таинственность, а удаление от дороги обещало некий намек на чувствительность и отчужденность. Когда Ханна проходила мимо этого храма искусств днем, ее длинный нос дергался в насмешке над фальшивой строгостью портика и порыжелыми лавровыми кустами, которые должны были подчеркнуть важность здания в эстетической жизни Рэдстоу (интересно, когда садовник выбирал лавры, его интересовала только их выносливость?), но в полумраке оно привлекало искусственным очарованием; к тому же можно было не обращать внимания на афиши на ограждающих перилах и видеть лишь еще один пример способности города счастливо сочетать несочетаемое. Ханна стояла на тротуаре, худая и потрепанная, такая незначительная в старой шляпе и еще более старом пальто и настолько полно забывшаяся в наслаждении сценой, что вполне могла быть одета в плащ-невидимку; и пока она следила за быстрыми разноцветными трамваями, скользящими подобно картинкам в волшебном фонаре, никто из тех, кто все же заметил ее сквозь волшебный плащ, не заподозрил бы мисс Моул в способности превращать обычное в редкое и таким образом обуздывать беспокойные мысли. Впрочем, сегодня она не могла сдержать тревогу полностью, потому что, хоть и была довольна своим приключением и рассуждениями, в которые оно позволило погрузиться, по-прежнему альтруистически беспокоилась о других участниках драмы, да и саму ее ожидали очевидные последствия. Миссис Виддоуз была не из тех, кого можно растрогать слезливыми признаниями и оправданиями, и Ханне в настоящий момент грозило остаться без места. Знакомый опыт, но в данном случае ее презрение к обстоятельствам было бы напускным. Быстро подсчитав в уме свои сбережения, она пожала плечами и свернула направо. Чашка кофе и булочка должны были придать ей сил перед встречей с хозяйкой, а за трапезой можно было еще раз притвориться, что ее внешность не соответствует содержимому кошелька и она просто одна из тех эксцентричных богатых леди, которым нравится выглядеть бедными. Притворяться Ханна умела и неустанно благодарила Бога, что самоуважение позволяет ей сопротивляться снисходительности и подчеркнутой доброте, ранящим гордые души; коварству, с которым она сталкивалась в юности со стороны мужчин, когда уступчивость и пренебрежение были в равной степени губительны для ее благополучия; издевательствам людей, неуверенных в своей власти, и бессердечию тех, кто видел в ней машину, которая приступает к работе по их приказу и не смеет остановиться без спросу. Независимость мисс Моул пережила все это, и Ханна знала – хоть не сожалела – о том, что твердое убеждение в своем человеческом достоинстве оказывается причиной ее бед чаще, чем любой из недостатков. Однако и от него бывала польза, когда она, к примеру, заказывала кофе с булочкой у молодых женщин, уважающих более нескромные аппетиты, так что она продолжила идти, сохраняя достоинство и наслаждаясь прогулкой. И хотя подобную улицу можно было найти в любом городе, Ханна знала, что́ таится в конце, поэтому уговаривала себя как ребенка, который считает, что его обманули, пообещав сюрприз: уже недалеко, еще немного, до сюрприза рукой подать, – и когда она увидела долгожданную картину, то вознаградила себя долгим вздохом удовлетворения.