— Почему бы тебе не поехать на Роял-Айленд? За тобой будет хороший уход на твоей семейной вилле.
— Не знаю, — засомневалась Роза. — Я не останавливалась там с тех пор, как мама с папой… погибли.
Макс подошел к стулу, на котором сидела Роза, сел на корточки и взял ее руки в свои ладони.
— Ты должна пересилить себя, Роза. Они трагически погибли, но твои родители точно не хотели бы, чтобы ты скорбела о них вечно.
Если бы Макс отправился с ней, она смогла бы это вынести, но он останется здесь…
Сглотнув комок, застрявший в горле, Роза выдохнула:
— Знаю, но…
— Тебе нужно предстать перед призраками прошлого.
— Нет никаких призраков. Мы всегда были счастливы там.
— Иногда призраков счастливого прошлого встретить гораздо сложнее, — тихо заключил Макс.
Если бы Роза посмотрела на него, то увидела бы, как он погрустнел. Но она не могла отвести глаз от их сплетенных рук. Его ладони были такими большими и теплыми…
Кто-то деликатно покашлял у двери.
Макс резко поднялся. Не моргнув, он на одном дыхании произнес:
— Что привело тебя сюда, Джованни?
Роза встала.
— Я оставлю вас поговорить наедине.
— Это касается винограда.
Роза застыла на месте, взглянув на Макса. Его лицо словно превратилось в камень.
— Рассказывай, дружище!
— Похоже, еще один очаг инфекции.
— Господи. Где?
— На соседнем винограднике от того, который заразился недавно.
— И слава богу. По крайней мере, это не новая вспышка. Их уже опрыскали?
— Да, — ответил Джованни.
— А может, это реакция на спрей?
— Не похоже, — покачала головой Роза. — Ни один из виноградников не показал какой-либо реакции, но я не могу утверждать, что такое невозможно. Мне нужно десять минут, чтобы переодеться…
— Тебе нет необходимости никуда ехать. Ты выполнила свою миссию — дала нам надежду. А теперь позволь нам поработать. Иди спать.
— Я не рабыня… — с горячностью начала Роза, но умолкла, как только увидела его взгляд.
— Покажи людям свое доверие, — сказал Макс. Роза нахмурилась.
— Ты просто дьявол, умеешь убеждать.
Небо на востоке было серым, когда Макс подъехал к дворцу. Рядом с ним в машине сидел Джованни. Брови его сошлись на переносице, морщины стали еще заметнее.
Макс краем глаза взглянул на старика. Тот заметно волновался, но это вполне объяснимо. Макса и самого поначалу мучили неприятные мысли, но, по счастью, это была не очередная вспышка заболевания. Розина проверка показала, что виноградник не заражен, просто насекомые прогрызли листья. Многому можно было уже порадоваться. Макс понял, что не виноградники беспокоят Джованни, который за эти годы стал ему ближе, чем родной отец.
— Зайди, пропустим по стаканчику, а потом отправишься домой спать. Ты много трудился, и виду тебя не ахти. До завтра можешь отдыхать. А вообще тебе не помешало бы провести пару дней на солнышке в разговорах о чем угодно, кроме винограда. Когда все кончится, дружище, мы оба так и поступим.
Джованни слабо улыбнулся:
— Только не ты — у тебя на это нет времени. И спасибо за приглашение, я зайду на рюмочку, хоть и грязный как свинья.
— Не грязнее меня. — В своем кабинете Макс наполнил два бокала крепким нирольским бренди. Он протянул один Джованни. — Присядь и выпей. Бренди согреет тебя перед сном.
Но Джованни молча стоял и смотрел на коричневую жидкость у себя в бокале. У него дрожали руки. Им всем нелегко далась эта ситуация, но Джованни переносил все особенно тяжело.
В воздухе витал слабый аромат духов Розы. Макс подозревал, что в замке этот запах останется навсегда, но потом он вспомнил, что скоро его домом станет дворец.
И уже там он будет скорбеть о своих безответных чувствах. О запретной любви к Розе…
Тем временем Джованни залпом осушил бокал бренди.
— Садись, дружище, — сказал Макс.
— Ничего, постою. — Старик повертел бокал в руках. — Я хочу поговорить с тобой — как мужчина с мужчиной.
— Разве мы не всегда говорим как мужчина с мужчиной? Или все эти годы я жестоко ошибался?
— Нет. Но когда один мужчина хранит в своем сердце секрет, это не совсем честно. Поэтому я спрашиваю тебя — ты любишь принцессу Розу?
Макс ощутил, как напряглось все его тело. Некоторое время он хранил молчание, но Джованни терпеливо ждал. У него был такой вид, как будто он стоял на пороге решающего выбора. Или смерти.
— Почему ты спрашиваешь?
— Я знаю, ты неравнодушен к ней.
— И что?