А может быть, Роуз просто ловко использовала эффект восторженных, чтобы не сказать, обожающих взглядов, которые Люси подметила тогда утром, в крытом переходе.
Нет, только не это. У Генриетты есть недостатки, но глупость не входит в их число. Более того, как и все прочие в школьном мире, она прошла долгий путь, завоевывая обожание, и искреннее, и искусственное. Интерес, который она чувствовала к Роуз, мог усилиться благодаря тому, что девушка явно проявляла стремление к «апостольскому следованию», но источник этого интереса заключался в чем-то другом. Скорее Генриетта, некрасивая, не знавшая любви, стремящаяся к славе, смотрела на некрасивую, никем не любимую честолюбивую юную Роуз с теплотой, наполовину вызванной тем, что узнавала в ней себя.
Люси раздумывала, идти ли к Генриетте сию же минуту или же подождать, пока та остынет. Беда заключалась в том, что пока Генриетта будет остывать, одновременно будет пропадать ее, Люси, решимость говорить с ней об этом деле. Взвесив все и вспомнив свои прошлые фиаско, Люси сочла, что лучше отправиться сразу, пока ноги несут ее в нужном направлении.
Когда она постучала в дверь кабинета и немедленного ответа не последовало, на какой-то момент в Люси вспыхнула надежда, что Генриетта ушла наверх, к себе в комнату, и тем самым отсрочила на несколько часов выполнение ею, Люси, своего долга. Но нет; голос Генриетты пригласил ее войти, и она вошла, испытывая при этом ужасное чувство, как будто она преступница, и злясь на себя за то, что она такой заяц-трусишка. Краска еще не сошла с лица Генриетты, она по-прежнему выглядела оскорбленной и если бы это была не Генриетта, Люси сказала бы, что в глазах ее стояли слезы. Но последнее было совершенно невозможно. Казалось, она погружена в чтение каких-то лежавших на столе бумаг, но Люси почувствовала, что в момент, когда она постучала, Генриетту занимали только ее собственные мысли.
— Генриетта, — начала Люси, — ты, наверно, сочла, что с моей стороны было самонадеянно высказывать свое мнение о мисс Роуз. (О, Господи, как напыщенно это прозвучало!)
— Это было немного неуместно, — холодно ответила Генриетта.
Ну и выражения у нее! «Неуместно!»
— Но меня же спросили, — возразила Люси. — Ведь так было. В ином случае мне бы в голову не пришло высказываться, если бы ко мне не обратились. Дело в том, что мнение…
— Я не думаю, что нам следует обсуждать это, Люси. Это мелочь, и она не…
— Нет, это не мелочь. Поэтому я и пришла к тебе.
— Мы в нашей стране гордимся, не правда ли, тем, что каждый обладает правом иметь свое мнение и правом высказать его. Вот ты и высказала…
— Когда меня попросили.
— Когда тебя попросили. А я только сказала, что ты поступила настолько бестактно, приняв одну сторону в деле, о котором ты знаешь очень мало, если вообще что-нибудь знаешь.
— Совсем не так. Я как раз кое-что знаю. Ты думаешь, я предубеждена против мисс Роуз, потому что она не очень привлекательна…
— Не очень привлекательна в твоих глазах, — быстро поправила Генриетта.
— Скажем, не очевидно привлекательна, — проговорила Люси, от досады начиная ощущать себя увереннее. — Ты думаешь, я сужу о ней по тому, как к ней относятся другие, но это не так.
— А как еще ты можешь судить? Ты же не знаешь, как она работает.
— Я присутствовала на одном из экзаменов.
Люси с удовлетворением отметила, что при этих словах Генриетта замолчала.
Молчание продолжалось секунд пять.
— И какую черту характера студентки ты могла выявить, присутствуя на экзамене?
— Ее нечестность.
— Люси! — Однако шока в голосе не прозвучало. Прозвучало предостережение. Оно означало, если вообще что-то означало: «Знаешь-что-бывает-за-клевету?»
— Да, я сказала: ее нечестность.
— Ты пытаешься сказать, что обнаружила, как мисс Роуз — пользовалась шпаргалкой во время экзамена?
— Она вела себя очень осторожно. Свои лучшие годы я не зря провела в четвертых классах, поэтому я знаю, как это обычно делается. Я в самом начале заметила, чем она занимается, и поскольку я не хотела устраивать скандал, я решила, что самое лучшее — помешать ей воспользоваться этим.
— Воспользоваться? Чем воспользоваться?
— Маленькой книжечкой.
— Ты хочешь сказать, что видела, как студентка пользовалась маленькой книжкой на экзамене и ничего не предприняла?
— Нет, конечно, нет. Я только потом узнала о книжке. А в тот момент я только видела, что она пытается что-то подсмотреть. У нее в руке был носовой платок, хотя у нее не было насморка и, кажется, не было необходимости сжимать его… и у нее на лице было это выражение «знает кошка, чье мясо съела», которое ты знаешь не хуже меня. Под столом не было ничего, поэтому я решила, что каков бы ни был этот предмет, она держала его в руке вместе с платком. Но поскольку у меня не было доказательств…
— А! У тебя не было доказательств.
— Да, у меня не было доказательств, и я не хотела взбудоражить весь класс, добывая их, поэтому я встала у стены, прямо за спиной Роуз, откуда легко могла проследить, чтобы она не воспользовалась помощью чего-нибудь или кого-нибудь…
— Но если ты ни о чем не спросила ее, откуда ты знаешь про книжку?
— Я нашла книжку у дорожки в гимнастический зал. Это…
— Ты хочешь сказать, книжка лежала не в ее столе? Вообще не в классе?
— Да. Если бы она лежала в ее столе, ты узнала бы об этом не позже, чем через пять минут. А если бы я нашла такую книжку в классе, где проходил экзамен, я сразу же принесла бы ее тебе.
— Такую книжку? Какую?
— Маленькую записную книжку с заметками по патологии.
— С алфавитом?
— Да. А — артрит, и так далее.
— Значит, это просто книжка, где студентка делала пометки в процессе занятий?
— Не «просто».
— А почему не «просто»?
— Потому что эта штука размером с большую почтовую марку.
Люси подождала, чтобы это дошло до Генриетты.
— И какая связь между книжкой, которую ты нашла, и мисс Роуз?
— Только та, что ни у кого больше не было выражения «знает кошка, чье мясо съела»; по правде говоря, никто больше и не волновался, пока они писали. Роуз к тому же последняя сдала работу.
— Какое это имеет значение?
— Если бы книжку выронили до того, как Роуз вышла из аудитории, ее бы наверняка подобрал кто-нибудь из студенток. Она была красная, как георгин, ее нельзя было не заметить у края дорожки.
— Не на дорожке?
— Нет, — ответила с неохотой Люси. — В полудюйме от нее.
— Значит, мимо нее тысячу раз могли проскочить занятые своей болтовней студентки, озабоченные тем, как бы не опоздать на следующий урок?
— Да, наверно, могли.
— А фамилия на книжке была?
— Нет.
— Не было? никаких признаков, по которым можно бы определить, чья она?
— Ничего, кроме почерка. Но не скоропись, а шрифт.
— Понимаю. — Можно было ощутить, как подтянулась Генриетта. — Тогда принеси мне книжку, и мы предпримем необходимые шаги, чтобы найти ее владелицу.
— У меня ее нет, — сказала бедная Люси. — Я утопила ее.
— Ты — что?
— Бросила ее в реку возле площадки для игр.
— Совершенно невероятный поступок!
Не промелькнул ли в глазах Генриетты проблеск облегчения?
— Не знаю. Я сделала это импульсивно. А что мне было делать с ней? Это конспект по патологии, выпускной по патологии уже прошел, и книжкой не воспользовались. Задуманное не удалось. Тогда зачем беспокоить тебя, отдавая книжку? Я решила, что лучшее наказание для того, кто писал, — никогда не узнать, что с ней стало. Прожить всю жизнь и так и не ответить на этот вопрос.
— «Для того, кто писал». Это очень точно определяет ситуацию, не правда ли? Нет ни малейшего основания связывать книжку с мисс Роуз.