После этой реплики Колберна мисс Равенел не повторяла больше попыток обратить гостя в новую веру. Она уселась в углу дивана, стиснула руки и мило надула губки с выражением беспомощности и отчаяния.
Молодой патриот провел вечер с приятностью, хоть душа его и скорбела при мысли, что мисс Равенел изменила республике. Было почти одиннадцать, когда он пожелал своим новым знакомым спокойной ночи, попросил извинения, что так засиделся, принял приглашение на завтра и выразил также надежду, что они останутся жить в Новом Бостоне. Он не смог скрыть своего удовольствия, когда Лили, по смелой манере южанок, протянула ему на прощание руку. И когда Колберн вернулся домой в свою уютную спальню, выходившую на другую сторону городской площади, то ему пришлось закурить сигару, чтобы как-то склонить себя поскорее ко сну; но он не достиг успеха и забылся не раньше, чем башенные часы пробили сперва час, а потом и два пополуночи.
— Он сидел бесконечно долго, — заявила мисс Равенел, как только за гостем закрылась дверь.
Конечно, время было не раннее, и она была вправе негодовать, в особенности поскольку гость был аболиционистом и янки.[18] Но, подобно другим юным девушкам, мисс Равенел была не всегда откровенна, когда толковала вслух о мужчинах, и, по правде сказать, не так уж и огорчилась, что мистер Колберн «сидел бесконечно долго».
ГЛАВА II
Мисс Равенел знакомится с подполковником Картером
Мистер Колберн усердно ходил к Равенелам, когда его приглашали; не упускал он также и повода встретиться с ними как бы случайно. По своей застенчивости он боялся показаться навязчивым или, хуже того, смешным; но даже подобные страхи не мешали ему проводить в их обществе значительную часть свободного времени. Через три недели после начала знакомства, к большой своей радости, он был приглашен на обед в честь Равенелов, который давал профессор Уайтвуд, занимавший кафедру в alma mater мистера Колберна, прославленном Уинслоуском университете.
Дом профессора Уайтвуда по своим архитектурным особенностям был столь характерен для Нового Бостона, что, даже и описав его, я не рискую вызвать нескромной догадки у любопытных читателей. Извне это было подобие прямоугольной коробки, кирпичной, заштукатуренной под гранит; внутри коробка делилась на два этажа в восемь комнат — по четыре на каждом — с отдельными холлами вверху и внизу. К первоначальному остову дома архитектор добавил еще зимний сад, куда вела дверь из гостиной, и уравновешивающий его кабинет, со входом из библиотеки. То было продуманное, расчисленное, геометрически выверенное сооружение, и левая половина его весила в точности столько, сколько и правая. В целом оно занимало, по-видимому, строго продуманное место в системе вселенной, а мебель была в нем расставлена в определенных математических соотношениях; словом, это был дом, который мог для себя построить только лишь обитатель Нового Бостона. Мисс Равенел тотчас подметила эти физические и духовные качества профессорского обиталища с зоркостью, поразившей и насмешившей мистера Колберна.
— Если бы вдруг меня кто увез во сне бог весть куда на ковре Аладдина и потом разбудил в этом доме, я сразу сказала бы: «Я в Новом Бостоне!» Как уютно тут жить профессору! Эта комната, например, двадцать футов на двадцать, а холл — сорок футов в длину и в ширину — десять. Оглянет его профессор и скажет: «Четырежды десять — сорок!» А кабинет и зимний сад по бокам точь-в-точь кожухи колеса на речном пароходе! Как удалось вам всем стать такими прямоугольными?
— А если мы станем круглыми, треугольными или звездообразными? — спросил ее Колберн. — Много ли будет от этого толку?
— Вы сделаетесь живописнее. И мне будет гораздо приятнее с вами.
— Грустно думать, что мы вам не нравимся.
— Так уж и грустно! — засмеялась она и тут же зарделась (напоминаю читателю, что мисс Равенел краснела по всякому поводу).
— Вот вам дома всех форм и оттенков, — продолжала она, листая виды Венеции. — Ручаюсь, их строили не уроженцы вашего города.
Они сидели сейчас в библиотеке, куда их привела мисс Уайтвуд, чтобы показать отцовское собрание гравюр и фотоальбомов. Мисс Уайтвуд, гостеприимная, скромная девушка, сама не способная ни кокетничать, ни ловить женихов, но сочувственно относившаяся к романам других, усадила рядом обоих своих гостей и тут же ушла, чтобы они могли побеседовать без помехи.
До нее дошел слух, основательный, нет ли, не знаю, что мистер Колберн увлечен прелестной изгнанницей и что девушка тоже не столь к нему равнодушна, как к остальным новобостонским поклонникам. И по этой причине неловкая, но добросердечная мисс Уайтвуд, которой уже стукнуло двадцать пять лет и за которой никто никогда не ухаживал, поспешила оставить своих гостей в тишине библиотеки.
18
Аболиционистами в США называли борцов за отмену рабства негров; янки — первоначально прозвище жителей Новой Англии, во время гражданской войны стало на рабовладельческом Юге враждебно-презрительной кличкой всех северян.