Обо всех этих думах Лили Колберн, конечно, не знал и ничуть не догадывался. Он был тоже жестоко подавлен сомнениями и тревогой и к тому же не мог выражать их в слезах и в лобзаниях. Боясь упустить драгоценное время, он завершил свое дело в Нью-Йорке энергично и быстро, словно вел роту в атаку. Не обидел ли он миссис Картер? Преуспел ли в тот вечер Уайтвуд? Получил ли, в самом деле, отказ? Или, может, у них и вообще объяснения не было? Не зная ответа ни на один из этих вопросов, Колберн спешил возвратиться как можно скорее назад, в Новый Бостон.
Когда в восемь часов вечера он постучал к Равенелам, Лили затрепетала. Она знала, наверное знала, что это Колберн. Правда, в течение дня она дважды ошиблась в своем предчувствии, — в дверь стучал коридорный, но теперь это было так. Лили сидела, писала письмо отцу, старуха Розанна в спальне нянчила Рэвви, дверь в спальню была приоткрыта. Лили сказала: «Войдите», — и Колберн вошел, изнуренный и бледный. За двое суток он почти не сомкнул глаз, ночами работал, а днем находился в дороге.
— Я так рада, что вы возвратились, — промолвила Лили, как всегда, от души.
— И я очень рад, что вернулся, — сказал он, садясь в кресло. — Когда вы ждете отца?
— Не знаю сама. Он велел писать ему в Спрингфилд, пока не сообщит, что закончил свои дела.
Колберн почувствовал облегчение. Еще день или два доктора здесь не будет, и это, пожалуй, кстати, если он не сумеет объясниться с Лили сегодня. Но маленькая гостиная еще меньше располагала его к объяснению, чем в тот вечер балкон; да и резкий свет газа не так вдохновлял, как сияние луны; и вообще казалось труднее сказать даже слово, когда он был виден своей собеседнице до малейших движений губ. Он не ведал еще, что, едва он начнет свою речь, скажет первое слово, она не посмеет ни разу взглянуть на него вплоть до самой минуты, когда поклянется любить его всю свою жизнь.