Он заговорил просто, тем тоном, каким обычно разговаривал с клиентами.
— Нет, не показалось. Она знала, что на ночь я не буду пить кофе. Она мне его всегда предлагала, но только из вежливости — прекрасно знала, что я откажусь. Я пробыл у нее недолго. Ее поведение не внушало беспокойства, она сказала, что примет снотворное и хорошенько выспится.
— У нее была привычка принимать снотворное?
На прямо поставленный вопрос мистер Хоулдернесс ответил с меланхолической слабой улыбкой:
— Понятия не имею. Если бы я подумал, что она имеет в виду нечто большее, чем пару таблеток аспирина, я бы не ушел.
— Вы не видели коробочку или бутылочку со снотворным?
— Нет.
Наступила пауза. Потом Рэндал Марч сказал:
— Мистер Хоулдернесс, ваш разговор с миссис Уэлби в субботу утром подслушали.
Сказав те слова, ради которых сюда пришел, он испытал такое чувство, как будто нырнул в омут. Он не был уверен в надежности доказательств, которая требуется в такого рода делах. Его раздражало, что впервые в жизни он дал увлечь себя сомнительной версией. То, что вчера казалось не только возможным, но окончательным выводом, сегодня таким уже не казалось. В этом офисе, где сто пятьдесят лет верно служат закону, под властным взглядом последнего из уважаемого рода нотариусов, ему было невероятно трудно избавиться от возникшего подозрения, что Алан Гроувер из ревности сочинил сказку. То, что мальчик был отвергнут Катериной Уэлби, бешено ревновал ее к своему хозяину, был вне себя от горя — это было очевидно. И послужило базой его истории. В мгновенной тишине, наступившей после заявления Марча, эти факты не прибавили ему решительности.
Лицо мистера Хоулдернесса угрожающе покраснело.
— Мой разговор с миссис Уэлби кто-то подслушал?
— Да.
— Могу я спросить, кто?
Не получив ответа, он подался вперед и голосом, дрожавшим от злости, прорычал:
— Нет сомнения, тот же, кто снабдил вас номером моей машины! Клерк-слухач, прильнувший ухом к замочной скважине! Молодой человек, который так надоел миссис Уэлби, что она попросила его прекратить свои визиты! Она мне об этом говорила, по доброте своей умоляла меня не придавать этому значения. Она была добра с мальчиком, давала ему книги, помогала поверить в себя, а как только она умерла, вот что он делает — обливает грязью ее имя!
— Передавая вашу беседу, он утверждал, что слышал, как миссис Уэлби вернулась к Меллинг-хаус в десять часов вечера. Она не вошла, потому что там были вы. Согласно показаниям Алана Гроувера, она сказала, что между вами и мистером Лесситером была бурная ссора, он обвинял вас в присвоении денег, оставленных вам его матерью, и намеревался возбудить против вас судебный иск. Гроувер утверждает, что миссис Уэлби, услышав это, отказалась от мысли встречаться с Лесситером и вернулась к себе в Гейт-хаус.
Мистер Хоулдернесс величественным жестом отмахнулся.
— Мнение клерка о беседе хозяина и клиентки — ревнивые фантазии до смерти влюбленного щенка! Мой дорогой мистер Марч, вы прекрасно понимаете, что такого рода материал — не свидетельство. Ни один суд его не признает.
Марч спокойно сказал:
— Я передаю вам то, что он сказал. Его свидетельство насчет машины будет принято.
— Я сам это признал и объяснил вполне разумно.
— Алан Гроувер покажет под присягой, что вы в среду выезжали вовсе не из Гейт-хауса.
— Не сомневаюсь, что он готов и дальше фантазировать, но думаю, что я с этим легко справлюсь. — Он помолчал, одарил ясной улыбкой сначала Марча, потом Дрейка и поинтересовался: — Ну как, вы собираетесь меня арестовывать?
Его вызывающий тон говорил: «Все это блеф». У шефа полиции усилилось чувство, что в этой дуэли у него нет никакой защиты от сокрушительного провала, но это же чувство стимулировало его решимость выиграть. Он не колеблясь ответил:
— Сначала мы должны произвести обыск.
Мистер Хоулдернесс криво усмехнулся.
— Вам потребуется немало времени, чтобы перебрать всю картотеку. Может, вы подскажете мне, что вы надеетесь найти…
— Я думаю, мистер Хоулдернесс, что мы начнем с вашего сейфа.
Все еще сохраняя злой и надменный вид, он сказал:
— А если я откажусь?
— У инспектора Дрейка есть ордер на обыск.
От ярости лицо Хоулдернесса покраснело до самых корней волос, темные глаза вспыхнули злобой, левая рука, лежавшая на колене, вцепилась в него мертвой хваткой, правая сжала ручку кресла с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Двое мужчин, наблюдавших за ним, подумали, что эта ярость разразится вспышкой брани, но мгновенья текли, а он не издавал ни звука. Краснота медленно спадала. Веки прикрыли блеск глаз. Когда он их поднял вновь, приступ ярости иссяк. Он стал таким же, как всегда, — разве что чуть-чуть бледнее, напряженнее, чуть-чуть величественнее.
— Хорошо. Я, конечно, не могу представить никаких возражений. Я не знаю, что вы собираетесь искать. Мне казалось, что годы практики в этом городе и репутация фирмы могли бы защитить меня от того, что можно назвать не иначе как оскорблением. Мне нечего скрывать, могу только надеяться, что вам не придется потом глубоко сожалеть о содеянном.
Он оттолкнул кресло, встал и подошел к левой стороне камина. Сосредоточенно постояв, достал из кармана связку ключей на стальной цепочке и выбрал один.
Панели по сторонам камина были украшены двойным рядом резных розеток, идущих от пола до уровня каминной полки, дальше они убегали под раму портрета Стануэя. Мистер Хоулдернесс взялся за две розетки и повернул их. Раздался щелчок, секция панели стала раздвигаться, словно створки, и взгляду открылась стальная дверь современного сейфа. Самым обыденным образом он отпер ее, распахнул и выдернул ключ.
— Прошу вас, джентльмены, — сказал он и вернулся к своему креслу, где остался стоять, наблюдая за ними, держа одну руку в кармане, а в другой все еще сжимая связку ключей.
Сейф был забит до отказа — гора пакетов с судебными делами. Дрейк вынул их, под ними оказались такие же пакеты. Они тоже были вынуты. Далее последовали три старомодных кожаных коробочки — в них лежали аметистовое ожерелье, гарнитур в викторианском стиле из тяжелого золота и два браслета. Пока Дрейк открывал коробочки, Хоулдернесс язвительно комментировал:
— Не знаю, чем это поможет вам или Алану Гроуверу. Это мамино. Моя сестра не собирается их носить, так что я храню их в сейфе и иногда любуюсь ими. Их ценность невелика.
У задней стенки сейфа одна на другой лежали две коробки из-под обуви. Как только Дрейк взялся за них, Хоулдернесс вынул руку из кармана. Он обошел вокруг кресла и сел. Дрейк вынул первую коробку и снял крышку. Марч увидел массу скомканной бумаги. Рука Дрейка с рыжеватыми волосками сгребла ее, и из-под бумаги блеснула золотая подставка, длинные линии сияющих обнаженных ног — это была золотая фигурка Лета, увенчанная розами, десяти дюймов высотой.
— А вот и другая, сэр, — сказал Дрейк, и прежде чем из-под бумаги появилась фигурка Весны, Хоулдернесс застонал и свалился с кресла.
Глава 42
Мисс Силвер осталась в доме одна. Был понедельник, Сесилия отправилась с корзиной в магазин, откуда она вернется с сумкой продуктов и полной охапкой слухов. На этот раз мисс Силвер, извинившись, отказалась ее сопровождать.
— Мне нужно написать одно-два письма, и я предпочла бы остаться дома, если ты не сочтешь это невежливым.
Миссис Войзи не сочла это невежливым. Как ни вдохновляла ее компания дорогой Мод, при ней ей было бы трудно перекинуться парой слов с миссис Гроувер, а она была намерена поговорить по душам. Вчера Мод Силвер вызвала к себе Алана. И когда Войзи вместе с Бесси вернулась после часа, проведенного в приемной миссис Гроувер, то застала дома не только Алана, но и инспектора полиции, который вместе с инспектором Дрейком уже без малого час просидел в гостиной. А когда сама миссис Войзи вернулась с вечерней службы, все, что Мод сочла нужным сказать, так это: «Моя дорогая Сесилия, я бы посвятила тебя во все, если б было можно, но пока это очень конфиденциально».
Сесилия Войзи всю жизнь слышала, что сдержанность — это добродетель. Она не отрицала и ни на секунду не подвергала это сомнению. Но добродетели хороши, пока они абстрактны, а в реальности могут стать источником чрезвычайного раздражения. Мод, конечно, права, но Сесилия чувствовала потребность наговориться с миссис Гроувер всласть.