— О, миссис Смоллетт, зайдите на минутку! Должно быть, для вас это явилось тяжким испытанием! Мне кажется, чашка чая с ложечкой бренди пойдет на пользу вашим нервам…
Миссис Смоллетт охотно согласилась. Она понимала, что стала важной персоной. Ее будут расспрашивать репортеры, и ее фотография появится во всех газетах, так почему бы не порепетировать? Чай и бренди были хорошей приманкой, а мисс Крейн оказалась отличной слушательницей.
Мисс Крейн выразила удивление, что миссис Смоллетт так хорошо держится. А ведь ей, возможно, придется давать свидетельские показания под присягой! Сама бы она ни за что такого не пережила.
— Только что сюда приходил молодой детектив — хотел узнать, кто из нас видел последней мисс Роуленд и видели ли мы майора Армитиджа. Такой красивый молодой человек с военной выправкой — я имею в виду майора Армитиджа, а • не детектива, хотя и он выглядит недурно. Разумеется, я ответила, что мы никого не видели. И очень хорошо — зачем причинять кому-то неприятности? Я объяснила ему, что вчера никто из нас не выходил из квартиры — только вечером я сходила к почтовому ящику, но видела одну лишь мисс Гарсайд, поднимающуюся из полуподвала. Меня заинтересовало, что ей там понадобилось, хотя, конечно, это не мое дело. И я не хочу, чтобы нас втягивали в дело об убийстве: это может скверно подействовать на миссис Мередит, а для меня ее здоровье самое главное. Я так и сказала детективу. Она вчера себя неважно чувствовала, потому мы и сидели дома. Пэкер и я очень беспокоились, но, слава богу, она хорошо спала, и сейчас ей куда лучше.
Пэкер, случайно проходившую в этот момент через гостиную, призвали подтвердить это радостное обстоятельство. Служанка была высокой и тощей женщиной с угрюмым лицом. Слегка дернув головой и плечами, что можно было расценить как согласие, она вышла из комнаты, захлопнув за собой дверь.
Мисс Крейн вздохнула и неодобрительно произнесла:
— Самое худшее в убийстве то, что оно так расстраивает окружающих. Пэкер сегодня сама не своя. Еще одну чашечку чая, миссис Смоллетт, и капельку бренди…
Мистер Уиллард прошел по лестничной площадке мимо миссис Смоллетт, не замечая ее. Открыв ключом дверь квартиры номер шесть, он пересек прихожую и распахнул дверь гостиной. Свет все еще горел, а портьеры были задернуты. В другое время столь неразумный расход электричества вызвал бы волну справедливых упреков, но сейчас мистер Уиллард едва обратил на это внимание, что красноречиво свидетельствовало о его душевном состоянии. Он просто шагнул в комнату и застыл, уставясь на жену.
Миссис Уиллард сидела за письменным столом из мореного дуба. На ней было то же красно-зеленое платье из искусственного шелка, что и вчера вечером. Судя по платью и по виду самой мисс Уиллард, она не спала всю ночь, хотя давно перестала плакать. Носовой платок, к полуночи превратившийся в мокрую тряпку, лежал в углу кушетки, забытый и уже почти высохший. Миссис Уиллард оставила его там часов десять тому назад и поднялась по лестнице на верхний этаж. В голове у нее бушевало пламя при мысли, что Алфред находится за дверью справа — в квартире номер восемь. Этот пожар окончательно высушил слезы. Через некоторое время она вернулась к себе и долгие часы просидела на кушетке.
В девять утра миссис Уиллард подошла к письменному столу и позвонила брату Алфреда. Эрнест Уилард жил в Илинге[22] и работал клерком в Адмиралтействе. Постепенно миссис Уиллард пришла к выводу, что Алфред может находиться в доме брата. Она набрала номер и вскоре услышала щелчок и голос Эрнеста, очень похожий на голос Алфреда, но чуть ниже по тембру. Сходство усиливали нотки недовольства.
— Да, Алфред здесь. Мы как раз собирались уходить — уже опаздываем. Лучше позвони ему в офис.
— Не могу, Эрнест, — безжизненным тоном отозвалась миссис Уиллард. — Он должен вернуться домой. Здесь кое-что произошло. Передай ему, что мисс Роуленд убили прошлой ночью. — Она разжала руку, и трубка упала на рычаг.
После звонка миссис Уиллард до прихода мужа неподвижно сидела в мятом платье и с растрепанными волосами. Румянец на ее лице сменился восковой бледностью.
Несколько секунд мистер Уиллард молча смотрел на жену, словно видел ее впервые в жизни. Но чувство потрясения и горя заставило его выйти из оцепенения — она вновь стала той Амелией, которая всегда была добра к нему, которая ухаживала за ним во время болезни, на которой он был женат двадцать лет. Шатаясь, мистер Уиллард подошел к жене, уронил голову ей на колени и горько заплакал, как ребенок, потерявший любимую игрушку. Его суховатый педантизм испарился — он произносил простые фразы, прерываемые рыданиями:
— Она была… такой красивой. Между нами ничего не было, Амелия. Я даже ни разу… не поцеловал ее — она бы мне не позволила… Она смеялась надо мной — называла забавным маленьким человечком. Возможно, я такой и есть… но она была такой красивой…
Амелия Уиллард обняла мужа. Она не могла устоять против детских слез, а в Алфреде любила именно ребенка. Ради этого ребенка она двадцать лет терпела его чистоплюйство, придирки, диктаторские замашки. Когда он уставал, был болен или несчастен, то цеплялся за нее как ребенок. Страдания прошлой ночи были вызваны страхом, что этот ребенок умер.
Амелия баюкала его, шепча глупые ласковые слова. Вскоре Алфред поднял голову, снял запотевшие очки, протер их, вытер глаза, высморкался, потом снова надел очки и посмотрел на жену, правый локоть которой лежал на столе, а ладонь подпирала подбородок.
В глазах Алфреда Уилларда застыл ужас. Правый рукав платья Амелии опустился, и он увидел на нем пятно крови.
Глава 26
Миссис Андервуд сидела на стуле, спинка которого была из хромированных трубок, — он был крайне неудобным. Но миссис Андервуд напоминала себе, что она жена подполковника авиации и что сидящий напротив толстяк — всего лишь полисмен в штатском, почти что констебль, который останавливает транспорт и помогает ей перейти дорогу во время затемнения. Миссис Андервуд надела модную шляпку и щедро воспользовалась косметикой, но это не помешало ей снова почувствовать себя той Мейбл Пибоди, какой она была двадцать с лишним лет назад, — смертельно напуганной девушкой, молящейся, чтобы земля разверзлась и поглотила ее. Выросшему в деревне Лэму она напоминала испуганное животное. Страх есть страх — и скрыть его нелегко. Коровы в горящем хлеву — он видел это мальчишкой и никогда не мог забыть, — крысы в ловушке, овцы, боящиеся свирепого пса, и эта модно одетая леди выглядели примерно одинаково. Испуг миссис Андервуд его не удивлял — инспектор знал, что у нее есть причины бояться. Возможно, за ее страхом кроется нечто большее, чем ему известно, но для начала хватит и этого.
— Как я понял, значительную часть вчерашнего дня и вечера вас не было дома, миссис Андервуд, — вежливо начал он. — Мы составляем график прихода и ухода всех жильцов. Это поможет нам определить, в какое время посторонний мог посетить мисс Роуленд, не будучи замеченным. Не сообщите ли вы нам, когда и где вы находились вчера?
Это не внушало особых опасений. Мейбл Пибоди исчезла, а Мейбл Андервуд сообщила требуемую информацию:
— Я ходила на ленч, а потом пошла заменить мою племянницу в центр мисс Миддлтон. Там упаковывают посылки для жертв бомбардировок и нуждающихся эвакуированных. Конечно, это важное и полезное дело, но я не в состоянии работать под руководством мисс Миддлтон. Впрочем, вам это неинтересно, так что не стану отнимать у вас время… На чем я остановилась? Ах да, я упаковывала посылки до пяти, а затем отправилась играть в бридж к Сомсам. Сюда я вернулась около половины восьмого.