А еще через три дня Маргарет сообщила, что уволилась из школы. По понедельникам, вторникам и четвергам ее уроки начинались в восемь часов утра. Но, объяснила она, приходить на работу в такую рань у нее не было никакой возможности – почтальон появлялся у них не раньше половины девятого, а она не хотела рисковать: вдруг придет письмо от Ральфа Маккаллена. Известий от него по-прежнему не поступало.
– По-моему, тетя Маргарет проснулась. Мне кажется, я слышу всхлипы, – сказала Саманта.
На всякий случай они оставили приоткрытыми двери обеих квартир.
– Вот думаю, что ей дать: еще таблетку или рюмку бренди, – задумчиво произнесла Агата, вслух размышляя о наилучшем курсе лечения сестры.
– Хорошая чашка чаю заменит и то и другое.
Саманта считала этот напиток панацеей от всех жизненных неприятностей. Благодаря ему она успешно преодолела стресс университетских экзаменов, страх остаться без работы и несколько любовных разочарований. Больше всего она любила императорский байховый – черный жасминовый чай – и выпивала его не меньше литра ежедневно, особенно когда боялась, что не успеет в срок сдать еженедельный обзор почты или психологический тест, который составляла дважды в месяц.
– От чаю ей сразу станет лучше, – уверенно проговорила она, поднимаясь. – Тем более с твоими вчерашними лепешками.
Агате, имевшей ответ на все случаи жизни, доставало ума признавать, что иногда кому-то еще удается предложить более удачное решение.
– Да уж, домашняя выпечка ей точно не повредит, – сквозь зубы процедила она и тоже поднялась.
– Особенно твоя, – дипломатично подчеркнула Саманта. – Лучше тебя никто во всем квартале не печет. Самые вкусные в своей жизни victoria sponges[3] и custard tarts[4] я отведала именно на этой кухне.
– Не преувеличивай, Сэм. В Лондоне есть две или три чайные, где подают очень недурные пирожные.
– Однако Гвен Берден мечтает стащить рецепт кексов не у них, – возразила Саманта.
Она намекала на соседку, которая обхаживала Агату, надеясь выведать ее кулинарные секреты.
Агата засмеялась и протянула руку за жестянкой с лепешками.
Саманта быстрым шагом направилась к теткиной квартире. Если чуть повезет, она успеет написать статью об оскорбленном самолюбии до чая. Чего она не выносила, так это нарушений рабочего графика.
Как и у Агаты, из кухни Маргарет открывался великолепный вид на сад, но само помещение производило такое впечатление, как будто здесь только что пировала шайка малолетних сорванцов. В раковине громоздилось с полдюжины чашек, разумеется, немытых. Коробка с чаем стояла незакрытая. Саманта поспешила вернуть крышку от коробки на место. Тонкий аромат душистых цветков – Маргарет предпочитала сорт “мин” с орхидеей – плохо сочетался с затхлостью замусоренной кухни. Саманта обвела взглядом царивший вокруг беспорядок. На столе теснились открытые банки с домашним вареньем, и из каждой выглядывала ложка. Здесь же приткнулись тарелки с огрызками недоеденных тостов. Кусок масла, знававший лучшие дни, мечтал о холодильнике в надежде обрести подобие былой твердости.
Из-под груды пакетов с острыми чипсами Саманта извлекла древний чайник и корзинку для фруктов, заполненную клубками шерсти. Поставив чайник на плиту, она принялась за уборку. Но, даже обретя чистоту, кухня не стала выглядеть привлекательнее. Покрытая слоем сала плита, холодильник в пятнах ржавчины… Несмываемые желтые потеки на стенках раковины, разномастная мебель…
Выходившая на улицу гостиная в веселеньких обоях с полевыми цветами и с обитыми желтой тканью креслами смотрелась куда симпатичнее. Стены украшала внушительная коллекция изысканных французских тарелок с изображением галантных сцен XVIII века. В витрине красовался сервиз английского фарфора “Flowers of the month”[5] производства фирмы “Royal Albert” – его чашки и блюдца соседствовали с чайником, расписанным рукой Маргарет. На камине стояли две лампы с цветочным узором, накрытые абажурами с бахромой. Больше всего не повезло камину – над ним нависал огромный портрет маслом Ральфа Маккаллена в парадной форме. Награды, щедро увесившие его грудь, вызывали некоторые сомнения – так, историк без труда распознал бы среди них несколько орденов наполеоновской армии. Но автор этого шедевра Маргарет никогда не обращала внимания на подобную ерунду.
Минут через десять в квартире сестры появилась и Агата, прошествовавшая прямо в гостиную. Она поставила на низкий столик вишневого дерева поднос, на котором гордо высилась полная тарелка лепешек. Оставшееся пространство занимали три чашки, три серебряные ложечки, сахарница, маленький молочник и заварной чайник с ее любимым чаем. Агата терпеть не могла “мин” с цветками орхидеи, считая его слишком слабым, зато обожала индийский чай “дарджилинг стейнталь” с привкусом зеленых яблок, убежденная, что он наполняет ее новой энергией. Она похлопала рукой по вышитым подушкам, разложенным на широком диване, обитом канареечно-желтым велюром. Поставленный в стратегически выверенном месте – прямо напротив эркера, – диван занимал бо́льшую часть гостиной. В углу возле окна притулился столик на рахитичных ножках, непонятно как выдерживавший вес здоровенного телевизора. Устроившись на диване, Маргарет могла следить за всеми передвижениями соседей, одним глазом поглядывая на экран телевизора, настроенного на канал Би-би-си, передающий документальные фильмы из жизни животных.