– Ты меня уже достал с этой идеей бродяжничать, Джон. Но предупреждаю: спать в водосточных канавах и воровать чистое белье с веревок может чертовски скоро надоесть.
– Прямо не знаю, Айван, как тебе это втолковать. Речь идет о дороге – романтике дороги. Неожиданных новых друзьях. Приключениях, которые случаются каждые пять минут. О том, чтобы просыпаться по утрам и чувствовать себя диким зверем. Никаких паршивых правил, никаких обязательств, которые держат тебя за глотку.
Айван был в ужасе.
– С дорогой кончено, Джон. Если она вообще когда-нибудь была. Ты рассуждаешь как мальчишка. Но если уж тебя совсем ничем не пронять, то знай, что Дорис просто с ума сходит.
– Ты сказал маме?
– Естественно.
– Налить еще, Айван? – спросил Джон, помолчав.
Роясь в своих двух морозильниках в поисках льда, Джон думал об Айване и Нилле. Их разговор доносился до него из гостиной. Теперь они обсуждали ковры: их цену, стиль.
– Мне нравится, когда видна фактура, – говорил Айван. – Этакий, знаешь, перламутровый отлив. Мягкий, шелковистый.
– Но если ворс слишком мягкий, то ковер кажется искусственным. Надо больше выразительности. Может, немного овечьего помета, подмешанного к нитям?
– Тогда у нас будет первый в Беверли-Хиллз ковер с вирусом Ханта?
– У овец не бывает вируса Ханта. По-моему, только у грызунов. И еще у енотов.
Джон слушал, и ему до боли хотелось потолковать с кем-нибудь о коврах и енотах. Он чувствовал себя целым, но совершенно бесполезным, как шоколадный кролик, каких продают с семидесятипятипроцентной скидкой через месяц после Пасхи. Но было и другое. Он чувствовал себя зараженным, чувствовал в своей крови микроскопические вирусы одиночества, похожие на крохотные рыболовные крючки, которые только и ждут, чтобы подцепить кого-нибудь, кто рискнул бы вступить с ним в задушевный разговор.
В мыслях его царил разброд. Должна же быть хоть какая-то надежда – и она была. Он вспомнил о том, что женщина из видения в больнице дала ему почувствовать, что где-то в Звезде Смерти его сердца есть небольшое уязвимое место, куда он может поместить ракету, взорвать себя и снова построить из осколков.
Джон достал небесно-голубой пластиковый пакет, в котором лежали смерзшиеся кубики льда. Он открыл пакет и попытался отколоть несколько кубиков. Грезя наяву, Джон думал о том, сможет ли он стать раскованным и болтливым. Если Айван = Нилла, то Джон = пустое место. Может быть, все-таки ежедневные, совершаемые на протяжении многих лет молитвы его матери, Дорис, начали мало-помалу проникать в список дел Господа Бога: Дорогой Господи, пожалуйста, позаботься о покойном Пирсе Уайте Джонсоне, мужчине из мужчин. И не оставь Своей благодатью пестицидную промышленность, наших мальчиков во Вьетнаме (да, даже сейчас, в конце столетия) и, пожалуйста, найди красивую молодую жену Джону, желательно такую, которая переносила бы табачный дым, – такая редкость в Калифорнии…
Джон слышал, как Криста и Синди спустились вниз и стали о чем-то болтать с Айваном, потом снова переключился на лед. Подняв пакет со смерзшимися кубиками, он швырнул его об пол – ледяной ком распался. Грохот был таким оглушительным, что Айван крикнул из гостиной, спрашивая, все ли у Джона в порядке, на что тот крикнул в ответ: «Лучше не бывает!» – и теперь действительно можно было легко взять столько кубиков, сколько нужно.
Глава седьмая
Стоя в одиночестве на обочине дороги, Джон смотрел, как полицейская машина увозит Сьюзен. Солнце опускалось за холм, а он все стоял, застыв как изваяние. Где машина – осталась в ресторане? Нет, туда его подбросила Нилла. Он решил дойти до дома пешком. «Дом» представлял собой временную нору в доме для гостей Айвана, где Джон вырос и где до сих пор жила его мать.
Он шел по бульвару Сансет, не обращая внимания на взгляды, которые бросали на него водители проезжавших мимо автомобилей. Многие из водителей просто не могли удержаться и комментировали по мобильникам то, что видели.
«Боже правый, да это же Джон Джонсон… да, идет… топает себе ножками по Сансет!»
«Да, видок у него дерьмовый… какие были под конец показатели у „Суперсилы“?.. что-о-о?.. так много?»
«Может, он снова решил бродяжить?..»
«Да, абсолютно уверен, что это он… правда, выглядит здорово похудевшим или, лучше сказать, не таким оплывшим, каким был до того, как его в сотый раз откачали».
«Разве он не лежал в больнице?.. с чем? с воспалением легких? со СПИДом?.. нет, иначе бы мы все знали».
«Может, он снова обрел Бога. Ну, дела».
Айван заметил Джона из «ауди» и притормозил рядом с ним.
– Джонни, какого черта ты тут делаешь? Давай, забирайся.
– Айван, что ты знаешь о Сьюзен Колгейт?
– Сьюзен Колгейт? Телевидение, рок-н-ролл… Да садись же, я тебе все расскажу. Боже, ты воняешь, как коврик в раздевалке физкультурного зала.
– Я иду из «Плюща».
– Из «Плюща»? Но это же на другом конце света.
– Айван, что ты знаешь о Сьюзен Колгейт?
Айван снова выехал на дорогу.
– Потом, потом. Ты видел рейтинги во Франции и Германии за выходные? Во!
– Айван, – Джон был непоколебим, – что ты знаешь…
– Весь город решит, что ты снова свихнулся. Тащиться пешком. И не где-нибудь, а по Сансет. Черт.
– Мне это до лампочки, Айван. Что ты…
– Уф, чего ты хочешь – зарядить ее в какую-нибудь картину?
– Возможно.
– Может, еще собираешься сделать из нее звезду?
Оба рассмеялись. Айван свернул на подъездную дорожку, набрал код на приборной панели и открыл ворота. Они въехали и не стали загонять машину в гараж, а оставили ее перед крыльцом. Вышли. Айван остановился и схватил Джона за руку, прежде чем тот начал спускаться по холму в направлении дома для гостей.
– Господи, какой прекрасный день, Джонни. Посмотри, как свет падает на эту мимозу. Она словно изнутри светится, словно это все на демероле.
Оба уселись в саду на известняковые плиты перед входом, любуясь ореолами, которыми вечернее солнце окружило растения, птиц и насекомых.
– Ты сейчас откуда? – спросил Джон.
– Все оттуда же – из храма.
– По-прежнему – три раза в неделю?
– Si.
Спринклеры стали разбрызгивать воду над растущими неподалеку георгинами.
– Так что, Джонни, неужели влюбился? Влюбился в Сьюзен Колгейт – ха!
– Мне… нужно. Отчаянно нужно.
– Где же вы встретились?
– В «Плюще». Сегодня.
– Сегодня? За обедом? – Айван присвистнул. – Шустрый же ты.
– Полгода назад, в больнице, когда я, ну ты знаешь… так это ее я видел, когда был при смерти.
Услышав это, Айван поежился.
– Я решил, Джонни, что ты обо всем этом уже и думать забыл.
– Забыл о чем, Айван? Меня не мучают сожаления, но то, что я сделал, дало мне не так уж много. Но Сьюзан… это она. Это точно она.
Айван был встревожен тем, что Джон, похоже, опять впадает в прежнюю депрессию. Но при этом Айван немного обрадовался, потому что у его друга, вероятно, возникает какая-то эмоциональная связь, чего с ним раньше никогда не случалось.
– Что ты о ней знаешь, Джонни?
– Это я у тебя спрашивал.
– Ее агент, кажется, Адам Норвиц. Несколько лет назад она жила с Ларри Мортимером. Некрасивая история. Она преследовала его. Думаю, она не работает уже с начала эры грандж. Года с девяносто четвертого. Фильм с расчлененкой? Нет, погоди, она недавно снималась в… как его – «Заливе „Динамит“»? Ну, я рад за тебя, могу прямо сказать, Джонни, это четкий список «С». Своей игрой она выше не поднимется.
– Айван, пора тебе усвоить, что не стоит поливать грязью любимых перед влюбленными.
– Любимых перед влюбленными?
– Игра слов.
Сзади раздались шаги: Нилла несла на руках притихшего ребенка.
– Ну что, мальчики, сплетничаем?
– Привет, Нилла.
– Здравствуй, Джон. Ты сегодня с нами поужинаешь?
– Нет, спасибо. Сегодня мама приготовила салат, так что мы будем у себя.
– Поздравляю с французскими показателями за выходные. О-ля-ля!
– Неплохо у нас там сработало, верно?