Джон запомнил этот акр, холодный, сырой и вытоптанный. Его размер действительно остался у него в памяти, и когда Джон бродяжничал, он видел со всех сторон исключительно акры – стопроцентно точные, стопроцентно безлюдные и по большей части бесхозные. Теперь, когда он действительно стал Никем, земля принадлежала ему. В свои хорошие мгновения он чувствовал себя королем, но этих мгновений становилось все меньше и меньше, по мере того как он стремительно опускался. Секс прекратился. Почти все формы коммуникаций затихли: женщины исчезли из его жизни, и он тосковал по ним, как тоскуют по дому. Он видел их только мельком – холеных, накормленных, имеющих перед собой ясную цель, и, как правило, в тот момент, когда они поднимали стекло в окне машины. Ему остро не хватало женского общества, способности женщин прощать, исцелять раны, их постоянной готовности смеяться мужским шуткам. Не хватало матери, Мелоди, Ниллы и даже флоридских близняшек, чьи имена он успел позабыть.
Почти все Никто, которых он видел, были мужчинами. У женщин гораздо больше контактов с миром: дети, семья, друзья.
Джон умел, глядя человеку в глаза, определять, когда от него что-то хотят. Теперь на него так никто больше не смотрел. Но он не умел, глядя в глаза людям, определять, когда они хотят ему что-нибудь дать. Иногда он замечал, как женщины с верещащими детьми и продуктовыми тележками наблюдают за ним, когда он выходил из уборной в «Денниз» и шел к прилавку или когда ходил по продуктовому магазину. Что они ему предлагали? Еду и немного любви, чтобы он смог дотянуть до следующей станции пути? Женщины стали для Джона воротами назад, в лучший мир, которым до этого он пренебрегал.
Пятеро пьяных парней с фермы, ехавшие в пикапе, избили его как-то вечером, на закате, потому что он подвернулся им под руку, а у них было соответствующее настроение. Его униформа оказалась заляпана кровью, и ее пришлось выбросить в урну на бензозаправке. Он потратил свои последние деньги, пятнадцать долларов, на уцененную желтую футболку с надписью «У меня есть еще футболка „Порше“!» и плащ с логотипом пива «Корона», плащ прилагался бесплатно к упаковке из шести банок, которые он выпил, переварил и выписал, пока шла гроза.
Как-то вечером в Уинслоу, в штате Аризона, он встретил дружелюбно настроенного парня по имени Кевин. Они оба подсчитывали то, что насобирали вокруг магазина у бензоколонки. Время шло к закату. В небе загорались первые звезды. Джон как раз нашел упаковку просроченных сосисок, когда Кевин сказал:
– У меня тут недалеко дом. Можем пойти туда – перекусить.
Кевин казался вполне дружелюбным, а Джон соскучился по самому простому разговору. Сказать по правде, у него неделями не было ни единой мысли в голове.
«Дом» располагался под покрытым ржавчиной и разукрашенным граффити мостом, который был перекинут через овраг; на земле валялись сморщенные презервативы и матрас, до такой степени кишевший насекомыми, что Джон старался держаться от него подальше.
– Приехали. Разводи огонь.
Кевин помог Джону развести костерок под перевернутым колпаком от «шевроле», который наполнили водой из почти пересохшего ручейка на дне оврага. Когда вода закипела, Джон бросил в банку свои просроченные сосиски, и оба молча принялись смотреть, как они варятся. Джон подозревал, что беседы так и не получится.
Они съели сосиски, делясь самыми поверхностными историями, большей частью о том, кто куда держит путь – на запад или на восток – и какой следует ожидать погоды; оба старательно избегали упоминать о прошлом. Когда стемнело, Кевин отправился спать на матрас. Джон отыскал песчаный уголок – высоко, на насыпи под самым мостом. Он знал, что таким, как они, после захода солнца практически нечем заняться. Джон уснул под шум изредка проезжавших над головой машин.
Среди ночи он сквозь сон почувствовал резкую боль и, проснувшись, увидел, что Кевин бьет его отломанной дверцей от магазинной тележки. Захлебываясь словами, с пеной на губах, Кевин изрыгал яростные проклятия:
– Так, значит, решил забрать мои хот-доги?! Красть еду у человека прямо из-под носа – да ты не лучше детройтских автомобильных фабрикантов…
С рассеченной скулой, из которой текла кровь, Джон бросился бежать по дороге, чтобы поскорее выбраться на открытое место, и бежал до тех пор пока не почувствовал себя в безопасности. Он сбежал с дороги, нашел углубление, заполз в него, услышал, как разбегаются какие-то маленькие зверьки, и снова уснул.
На следующий день во Флагстаффе он пообедал гамбургером из помойки. У мяса был странный привкус, но Джон не обратил на это особого внимания. Часа четыре спустя он шел по гравийной дороге в направлении, как он полагал, метеоритного кратера, про который читал, когда в детстве лежал больной на Манхэттене, как вдруг все его внутренности свело, будто он пропустил удар в каратэ, и он повалился в сухой кювет. Его вырвало, и начался понос, как будто все клетки его тела одновременно возмутились, стремясь поскорее избавиться от токсинов. В голове стоял ядовитый туман, но Джон успел снять штаны, понимая, что их никоим образом нельзя запачкать, и сложил свою пока еще чистую одежду на обочине над собой. Потом лег на грязную землю, и внутри у него словно все взорвалось. Он видел горы и плато на горизонте, миллиарды акров. Джон попытался представить себе толпу детей – всех ребятишек в Аризоне, – стоящих по краям этого пейзажа, дикого и изрезанного. Хватаясь за живот, он старался вообразить, как дети, может быть, однажды будут играть в этой пустыне, на этом безлюдном пространстве; но он знал, что этого никогда не произойдет, потому что эта земля всегда будет хитрее их, на одно деление более жестокой.
Он попросил, чтобы звезды сказали ему хоть слово, но звезды молчали. Потом вспомнил, как лежал в больнице несколько месяцев назад, – неужели это было так недавно, в декабре? – ночь своего кризиса и видение. Перед тем как окончательно потерять сознание, он припомнил Сьюзен Колгейт и внезапно понял, что ее лицо на самом деле было лицом актрисы из какого-то шоу, шедшего по стоящему рядом с его койкой телевизору, и ничего не значило. Время, проведенное им на дороге, тоже было притворством. Ее лицо было всего лишь лицом обычной телеактрисы! И вот он оказался здесь, вновь на краю смерти, но только теперь ему было совершенно все равно.
Джон провалился в обморок, а когда очнулся – сколько прошло времени, он не знал, – то увидел Млечный Путь, несколько падающих звезд и понял, что худшее позади, вот только тело его было как высохшая травинка, словно вся жидкость из него испарилась. Потом он услышал звук работающего мотора остановившейся машины и женский голос. Подошла женщина с фонариком и сказала, что все с ним будет хорошо, что она отвезет его. Он позабыл, что на нем нет одежды, и пополз вверх по осыпающемуся склону кювета.
– Еще одно движение, – произнес мужской голос, – и я вышибу тебе мозги.
– Опусти эту штуку, Эрик, – сказала женщина, – и передай мне сумку с продуктами. Дженни, принеси одеяло из машины.
Дженни, еще совсем молоденькая девчушка, снимала Джона на видео.
– Меня зовут Бет, – сказала женщина. – Вот…
Она накинула одеяло Джону на плечи и открыла картонную упаковку апельсинового сока.
– Вот, попейте. Ваш организм обезвожен.
Джон начал было жадно пить, но упал на колени. Зубы его стучали. Бет нашла его скатанную одежду. Джон увидел мужчину в грузовике.
– Эрик, черт побери, помоги этому парню выбраться. Давайте сюда.
Отложив ружье, Эрик с явной неохотой помог Бет перенести Джона в кузов грузовика.
– Эй, как тебя звать? – спросила она у Джона через борт.
– Джон, – ответил он.
– Ложись, Джон, и мы быстренько доставим тебя домой, ладно?
– Ладно, – ответил Джон, лег на спину и стал смотреть на мигающий красный огонек камеры Дженни, которая по-прежнему снимала его. Потом он откинул голову, посмотрел на звезды и расплакался, потому что все было впустую и потому что голос Сьюзен, который он случайно услышал в белой душной палате, был всего лишь записью на звуковой дорожке.