– Не терзайте себя. Он был мой брат, но я, конечно, знаю, что это был за волокита. Не будь он моим братом, пожалуй, я бы сказала, что мы не стали бы вас очень осуждать, если бы это вы сами всадили в него порцию свинца.
Миссис Больфем подняла изумленные глаза. Но сию же минуту усталая улыбка, как тень, промелькнула на ее решительных губах, и она спросила почти весело:
– Значит, вы допускаете истребление провинившихся мужей?
– Ну, да, конечно, я сама не так храбра, даже, если бы Сэм не был таким хорошим, – право, он очень скромный для мужчины – но даже здесь, в Эльсиноре, мало мужчин… Ну, да, если бы жены угощали их серной кислотой или пулей, – моей дружбы они бы не потеряли и, думаю, никакой суд не осудил бы их.
– Вероятно, вы правы. – Миссис Больфем начала раздеваться. – Может быть, мне лучше лечь… Но для этого требуются крепкие нервы. И, вы знаете, риск очень велик. Однажды Анна говорила мне, что у нее есть какой-то безвкусный и бесцветный яд.
– О, боже! Миссис Коммек могла быть безнадежно лишена стиля и честолюбия, что лишало ее права сиять в созвездии эльсинорских избранниц, но без сомнения она обладала чувством юмора и в эту минуту забыла случайность, прекратившую жизнь ее брата.
– Не говорите об этом никому, иначе не пройдет и часа, как не уцелеют ни яд, ни многие мужья.
Думаю, предупредить Анну во всяком случае. Я не уверена, что могу промолчать об этом.
Дверь осторожно отворилась, и показалась пушистая головка миссис Гифнинг.
– Я не могла добиться самой Анны, – шептала она, – ребенок еще не родился, но мистер Хаустон сказал, что сам передаст ей, как только все будет в порядке, и отпустит ее. Он страшно потрясен и посылает вам привет.
– Благодарю, дорогая, – пробормотала миссис Больфем, я хочу попробовать заснуть пока. Полли обещала посидеть со мной до приезда Анны. Покойной ночи.
8
В детской на ферме Хаустона раздался слабый плач. Мать спала, а новорожденный был в опытных руках. Мистер Хаустон, фермер, более зажиточный и предприимчивый, чем можно было представить, судя по его несколько небрежной внешности, поманил доктора Анну в столовую, куда сонная, но сочувствующая служанка принесла кофе и сандвичи. Борьба длилась более двух часов. И каждая минута была полна беспокойства как для доктора, так и для мужа. Сердце миссис Хаустон оказалось неожиданно ослабевшим, а ребенок не только не стремился пробиться к вратам жизни, как это подходило бы настоящему мальчишке, но в течение двадцати минут, по крайней мере, не проявлял совершенно признаков жизни.
Доктор Анна опустилась на стул возле стола и закрыла лицо руками.
– Кажется, я устала, – сказала она едва слышно.
И фермер, бросив кофейник, побежал за виски. – Выпейте это, – сказал он настойчиво. Его руки дрожали, но он не пытался объяснить словами свое подавленное волнение, пока они оба не оказались сидящими за столом за кофе и виски. Тогда, с толстым, наполовину съеденным, куском сандвича в руках, он начал бессвязно благодарить Анну.
– Вы мастер своего дела, – бормотал он, – вот именно. А ваша бедная спина, верно, совсем разбита. Вы, доктора, должны побить меня. Особенно вы, женщина-врач. Никогда ни слова не скажу против женщин-врачей, но теперь сознаюсь вам, что, хотя бедная Эджи до смерти вас хотела, я все время протестовал.
Доктор Анна сидела, улыбаясь. Она остановила его заявления и извинения.
– Не могу понять, что со мной случилось, почему я так ослабела. За последнее время мне приходила мысль, что, может быть, я больна. Надо завтра исследовать свою кровь. Теперь поеду домой и скорее в постель, хотя кофе настроил меня, как самую лучшую скрипку.
– Да, конечно, я тоже нуждаюсь в этом, но, то есть… еще причина… Вот, знаете… – Мистер Хаустон встал и теребил свою короткую кустистую бородку. – Миссис Гифнинг телефонировала мне недавно. Вас ждут у Больфемов – там плохо.
Доктор Анна вскочила, ее полные щеки снова побледнели.
– Энид, что с ней случилось?
– О, она в полном порядке – это Дэв.
– А, снова гастрический припадок?
– Много хуже. В него стреляли, вероятно часа два-три назад, я не спросил, когда это было, так как очень спешил обратно к Эджи, хотя, кажется, она сказала, что это случилось у самых его ворот.
– Кто же это сделал?
– Никто не знает.
– Умер?
– Нельзя быть более мертвым.
– Хм. – Краска снова вернулась на усталое лицо Анны, и она пожала плечами. Я не стану кривить душой, думаю, что и вы также.