Том Марикс предупредил своих спутников о возможной встрече с медведями[253], выбирающими себе в качестве жилища полые стволы пятнистых эвкалиптов. И такая встреча действительно произошла, но эти стопоходящие, именуемые «потору»[254], оказались едва ли страшнее, чем сумчатые с их длинными когтями.
Что касается аборигенов, то караван до сих пор с ними почти не встречался, хотя их племена кочуют от стойбища к стойбищу к северу, востоку и западу от телеграфной линии.
Идя по местности, становящейся все более и более засушливой, Том Марикс использовал совершенно особенное чутье волов, запряженных в фургоны. Чутье это, развившееся у них, похоже, с той поры, как они попали на Австралийский континент, заставляет животных идти прямиком к крикам, где они смогут утолить жажду. Волы редко когда ошибаются, и людям остается лишь следовать за ними.
Кроме того, в некоторых обстоятельствах волы могут определить не только воду. Так, утром седьмого октября животные, тянущие первые фургоны, внезапно остановились. Напрасно погонщики кололи их стрекалами — им не удалось заставить их сделать ни шагу. Том Марикс, тотчас же извещенный об этом, подъехал к коляске миссис Бреникен.
— Я знаю в чем дело, мадам,— сказал он.— Прежде мы не встречали на своем пути аборигенов, а теперь наш караван пересекает тропу, по которой они обычно ходят, волы учуяли их следы и отказываются двигаться дальше.
— Но отчего такой страх? — спросила Долли.
— Причина доподлинно неизвестна,— отвечал Том Марикс,— но это факт бесспорный. Я охотно верю тому, что аборигены дурно обращались с первыми привезенными в Австралию животными, те сохранили память о плохом обращении, и теперь она передается из поколения в поколение…
Была ли эта легенда действительной причиной или нет, но животных никак не могли заставить продолжать путь. Пришлось их выпрячь, повернуть в обратную сторону и с помощью хлыста и стрекала побудить немного пройти пятясь. Таким образом они перешли тропу, хранящую запах аборигенов, затем были снова запряжены в ярмо и продолжили путь на север.
Когда караван добрался до берегов реки Макамбы, все — люди и животные — вволю утолили жажду. Правда, из-за сильной жары вода в реке упала наполовину. Но там, где воды недостаточно, чтобы проплыть на скифе[255], ее вполне хватит, чтобы напоить сорок человек и двадцать животных.
Шестого числа экспедиция перешла Гамильтон-Крик по полузатопленным камням, устилавшим его русло; восьмого она оставила на востоке гору Хаммерсли; десятого утром караван был на привале на станции Леди-Шарлотт,— позади него осталось триста двадцать миль, пройденных от Фарайнатауна.
Миссис Бреникен теперь находилась на границе Южной Австралии с Землей Александры, названной еще Северной территорией. Эти края были обследованы Стюартом в 1860 году, когда он поднялся по сто тридцать первому меридиану до двадцать первого градуса широты.
Глава VI
НЕЖДАННАЯ ВСТРЕЧА
Хотя на пути каравана до сих пор не встречалось серьезных препятствий, жара тем не менее утомила тягловых животных. До Алис-Спрингс было еще далеко, и для того, чтобы фургоны с экспедиционным имуществом благополучно прибыли на место, на станции Леди-Шарлотт Том Марикс попросил миссис Бреникен дать экспедиции суточный отдых. Долли не возражала.
Несколько хижин — вот что представляла собой станция, население которой с прибытием каравана утроилось. Понадобилось разбить лагерь. Однако местный скваттер, державший по соседству крупное хозяйство, предложил миссис Бреникен более благоустроенный приют, выказав при этом столь настойчивое гостеприимство, что ей ничего не оставалось, как принять приглашение и отправиться в Уолдек-Хилл, где ей было предоставлено уютное жилище.
Скваттер являлся всего лишь арендатором одного из крупных земельных владений, так называемых ранов. Некоторые раны в Австралии, в частности в провинции Виктория, насчитывают до шестисот тысяч гектаров. И хотя Уолдек-Хилл не достигал таких размеров, хозяйство все же считалось достаточно большим. Обнесенное изгородью, оно предназначалось исключительно для разведения овец, что требовало немалого числа работников, смотрящих за отарами пастухов и свирепых собак, лай которых напоминает волчий вой.
При выборе места для подобного хозяйства решающую роль играет качество земли. Предпочтение отдается равнинам, поросшим «соленым кустарником». Это сочное питательное растение, отчасти похожее на спаржу, отчасти на анис, с жадностью поедают овцы. Как только выясняется, что тот или иной участок земли пригоден для выпаса скота, его приспосабливают под пастбище. Пущенные туда вначале быки и коровы довольствуются и старой травой, тогда как более разборчивые в пище овцы едят лишь молодые побеги, которые пробиваются следом за ней.
Не надо забывать, что овечья шерсть составляет основное богатство австралийских провинций, и в настоящее время в Австралии насчитывается не менее ста миллионов голов.
В просторных водоемах Уолдек-Хилл, питающихся из полноводного крика и раскинувшихся вокруг хозяйского дома и дома, где жили работники, овец мыли перед стрижкой. Неподалеку стояли навесы — под ними складывались тюки шерсти до их отправки обозом в Порт-Аделаиду.
В то время, о котором идет речь, стрижка овец в Уолдек-Хилл была в самом разгаре. Несколько дней тому назад артель бродячих стригальщиков, как обычно, появилась на ферме, чтобы сделать свою прибыльную работу,— самые ловкие из них могут остричь сотню овец в день, и заработок таких мастеров доходит порой до фунта.
Когда миссис Бреникен в сопровождении Зака Френа очутилась на территории хозяйства, она была поражена царившим там необычайным оживлением. Лязганье больших ножниц, блеяние животных, которым стригальщики неловкими движениями причиняли боль, перекрикивание людей между собой, снующие взад и вперед работники, занятые сбором шерсти и переносом ее под навес,— весь этот шум перекрывали голоса мальчишек, кричавших: «Тар!… Тар!…», неся миски с жидкой смолой, чтобы прижечь животным раны.
Но, чтобы работа успешно продвигалась, необходимы смотрители. И они имелись в Уолдек-Хилл, помимо служащих конторы,— дюжина мужчин и женщин, таким образом зарабатывающих себе на жизнь.
И каково же было удивление миссис Бреникен — более даже, чем удивление, она прямо-таки остолбенела,— когда услышала свое имя, произнесенное кем-то в нескольких шагах позади себя. Какая-то женщина устремилась к ней. Простерши руки и умоляюще глядя на нее, она бросилась к ее ногам…
Это была Джейн Баркер. Седоволосая, с обветренным лицом, более состарившаяся от пережитых страданий, чем от прожитых лет, она изменилась почти до неузнаваемости. Но Долли все же узнала ее.
— Джейн! — воскликнула Долли, и обе кузины сжали друг друга в объятиях.
Как жили супруги Баркер все эти двенадцать лет? Жизнь их была убогой и даже преступной — во всяком случае, гак можно сказать о муже несчастной Джейн. Стремясь избежать грозивших ему преследований и покинув с этой целью Сан-Диего, Лен Баркер скрылся в Масатлане, одном из портов на западном побережье Мексики. Помнится, он оставил в Проспект-хаус мулатку Но, поручив ей ухаживать за Долли Бреникен, к которой в ту пору еще не вернулся разум. Правда, когда несчастная безумица стараниями мистера Уильяма Эндрю была помещена в лечебницу и мулатке незачем стало долее находиться в шале, она покинула Проспект-хаус, с тем чтобы присоединиться к своему хозяину, о местопребывании которого была осведомлена.
В Масатлане Лен Баркер нашел пристанище под чужим именем, и калифорнийская полиция была не в силах его обнаружить. Впрочем, в этом городе он прожил лишь месяц с небольшим. Три тысячи пиастров[256] — вот все, что осталось у него от стольких растраченных сумм, и в частности от личных средств миссис Бреникен. Вновь заняться делами в Соединенных Штатах было уже невозможно, и Лен Баркер решил покинуть Америку. Австралия показалась ему подходящим местом для того, чтобы, не особенно разбираясь в средствах, попытать счастья, прежде чем останешься с последним долларом в кармане.