Хэдли никак не удавалось отыскать подругу, с которой она пришла на вечеринку. Коктейль попался какой-то очень пьяный, но ей непременно хотелось допить его, прежде чем кто-нибудь пригласит ее на танец. Может, в него добавили кукурузный самогон: точно, сивухой отдает – интересно, где его достали? На сухой закон компании, похоже, плевать.
Хэдли старалась не вглядываться в публику на импровизированном танцполе между диванами. Она даже толком не знала, как называется этот танец, но порядочной девушке не подобает жадно глазеть на пары, пытаясь привлечь к себе внимание. Когда Хэдли наконец добралась до пианино, то услышала, что с другой стороны рояля к ней обращается мужчина.
– Простите? – переспросила она, не разобрав его слов.
– Я спросил, могу ли вас угостить?
– Спасибо, мне хватает. – Хэдли приподняла свой стакан.
– Мы ведь незнакомы? – Обойдя рояль, он приблизился к ней.
– Хэдли, – протянула она руку.
– Это имя или фамилия?
– Имя. Меня так назвали в честь бабушки, это была ее девичья фамилия.
– А я Эрнест.
– Эрнест – значит «серьезный»?
Он вздрогнул. Надо же было сморозить такую глупость!
– Терпеть не могу свое имя!
– Напрасно. А как дальше?
– Хемингуэй.
– Эрнест Хемингуэй. Звучит мужественно.
Танцующие уже разбрелись по углам, и молодой человек во фраке принялся перебирать пластинки. Была уже почти полночь, но Хэдли не ощущала ни малейшей усталости, даже несмотря на долгую поездку на поезде из самого Сент-Луиса. В комнате было душно, стекла запотели, и некоторые мужчины ослабили свои «бабочки». Многие закурили, даже кое-кто из дам. Парень во фраке поставил наконец медленную мелодию, и одна пара заскользила в танце. То, как они держались друг за друга – нежно, но не крепко, – подсказывало, что они скорее друзья, чем любовники.
– Ой! – вдруг заметила Хэдли. – Он же без ботинок.
– Это сок-хоп. Модная новинка со Среднего Запада.
Еще какое-то время они понаблюдали за парой.
– Мужчину всегда можно оценить по его обуви, – сказал Хемингуэй.
– Но на этом ее нет вовсе.
– Вот именно.
Они двинулись к бару. В какой-то момент Хэдли потеряла равновесие, и Эрнест слегка придержал ее за бедра.
– Наверное, вам не стоит больше пить, – ухмыльнулся он.
Хэдли слышала, что на таких вечеринках люди иногда выходят на крышу. Может, этот Эрнест Хемингуэй предложит ей отправиться туда – он выглядел могучим, как мясник. И почему такой мужчина, как он, разговаривает с такой женщиной, как она?
– Сколько вам лет? – спросила Хэдли.
– Смело.
– Мне кажется, вы моложе меня, вот и все. Я пыталась угадать, сколько вам лет.
– Двадцать один.
– О, – сказала она, – а кажетесь старше.
– Все так говорят.
– Двадцать один? Меня бы даже двадцать пять разочаровали. Но двадцать один – это шок, конечно[10]. Наверное, вы только окончили колледж.
Эрнест пожал плечами и подал ей стакан джина с ломтиком лимона на ободке, бросил в него зеленую оливку.
– А не коктейль?
– Джин лучше пить неразбавленным.
– Вы окончили Принстон?
– Нет. Я служил в Италии.
– Видели боевые действия?
– Мне прострелили ногу до того, как я успел что-нибудь увидеть.
– Это ужасно.
– Не так уж и плохо. Я влюбился в медсестру в Милане. Ее звали Агнес. Это куда хуже.
Хэдли рассмеялась, стараясь не выдать собственной заинтересованности. Он так хорош собой, а у нее за прошедшие годы все внутри успело заледенеть. Но этой ночью она ощущала прилив безрассудства и отваги. Если таково опьянение, то она хочет быть вечно пьяной.
– И что же, ваше сердце до сих пор в Милане, мистер Хемингуэй?
– Уже нет, слава богу. Пожалуйста, давай на «ты».
– А теперь ты чем занимаешься?
– Пишу. – Его взгляд скользнул на хорошенькую девицу в конце коридора и вновь обратился к Хэдли. – По крайней мере, пытаюсь.
– А что ты пишешь?
– Рассказы, скетчи. А в основном статьи. Днем я журналист.
– Тебе нравится эта работа?
– Она не дает мне писать то, что в самом деле хочется.
– А что это?
– Роман. Что-то мускулистое. Чтобы ни капли жира.
Она улыбнулась.
– Я бы очень хотела прочитать что-нибудь из твоего.