— Денег, — говорю.
— Да, — он говорит.
Я мялась.
Все не могла взглянуть на мистера Шекспира.
Потом спохватилась, что простыни эти я обнюхиваю.
Ничком в перине, на пуху лебяжьем, я обнюхивала эти простыни.
Супруг мой ничего не говорил.
— Эта кровать, — я шепнула. — Он спал на ней?
Глава пятнадцатая
Тысяча фунтов
Мистер Шекспир не отвечал.
И я поняла.
Раз мистер Шекспир не захотел мне отвечать, я поняла, что, как пить дать, друг его побывал в постели, в которой мы теперь лежали.
— Господи Иисусе, — я шепнула, — милостивый, многотерпеливый Господи Иисусе.
Обыкновенно я не поминаю имя Господа так, за здорово живешь или всуе.
Мне и теперь аж неприятно вспоминать и записывать, что я тогда сказала: «Господи Иисусе».
Но из песни слова не выкинешь.
Я ничего не пропускаю.
И не вру.
Я все начистоту выкладываю, пусть даже такие дела и слова приходится припомнить, какие совсем мне будут не на пользу, когда прогремит труба в день Страшного суда.
Я глаз не могла отвесть от этих двух свечей.
— А что мужчины делают? — я шепнула.
Ответа не было.
Но я услышала, как муж мой вздохнул, тяжко, будто бы от боли.
Я шепнула:
— Хорошо это, да?
Постель, я чувствовала, колыхнулась.
Я обернулась, глянула.
Мистер Шекспир приподнимался.
Стягивал свой овчинный кафтанчик.
Потом потянулся к толстому снурку и сомкнул вокруг нас полог постели.
— Ризли, — я сказала. — Граф Саутгемптон. Барон Тичфилд.
Постель была теперь, как комната у комнаты внутри.
Укрытие.
— Деньги, — я сказала. — Ах ты, блядь, — я сказала.
Воск капал с изголовья. Простыни пятнал.
Вот капля плюхнулась, горячая, на лебяжью подушку. И зашипела на шелку.
Я шепнула:
— И сколько ж он тебе заплатил?
Мой супруг пробормотал что-то.
— Сколько? — я опять спросила.
И тогда мистер Шекспир заговорил ясно и спокойно.
— Он дал мне тысячу фунтов, — сказал мистер Шекспир.
Глава шестнадцатая
На той постели
Я уставилась на мистера Шекспира.
Мистер Шекспир не улыбался.
Он очень прямо на меня смотрел.
— Что ты делал? — я прошептала. — Что ты такого сделал, чтоб на тыщу фунтов потянуло?
Мистер Шекспир теперь был голый.
Уд у него стоял, твердый, как кочерга.
— Ты хочешь знать, — он сказал. — Ты вправду хочешь знать.
Это был не вопрос.
Он это утверждал.
— Я хочу знать, — шепчу. — Что ты делал?
— Я его драл, душа моя, — очень тихо сказал мистер Шекспир.
— Как это? — спрашиваю. — Что это такое значит?
Мистер Шекспир ни слова не ответил.
Глаза у него были, как раскаленные уголья.
Он кусал губу.
Когда перестал кусать губу, он крепко поцеловал меня в губы. Потом провел пальцами по моему лицу и нежно поцеловал мои веки.
Раз муж мой поцеловал мои веки, я решила не открывать глаз, и я ждала.
Я чувствовала, как мистер Шекспир у меня за спиною шевелится.
Потом постель колыхнулась — это он на колени встал.
Чувствую: скорчился у меня за спиною в темноте.
Руки вытянул и крепко стиснул сзади мои ляжки.
А потом, чувствую, отверделостью своей зашлепал меня по ягодицам.
— Она хочет знать, — он сказал спокойным голосом. — Да, она в самом деле хочет знать.
Голос шел будто бы издалека. Но сам он, горячий, жесткий, уже входил в меня сзади.
— Да! — я крикнула. — Да! Да! Как ты это делаешь?
Потом:
— Вот так, — сказал мистер Шекспир.
И он со мою сделал это.
Глава семнадцатая
Улитки
Сперва мне было больно.
Потом больно не было.
Больно мне, не больно, но как начал мистер Шекспир, его уже нельзя было остановить.
— Хорошо? — он кричал. — Нравится тебе?
— Нет! — я кричала. — Нет, не надо, не хочу, нет, нет, нет…
Но потом, немного погодя:
— Да!
Улитки были самые любимые твари у мистера Шекспира.
Раз как-то видела: час целый сидел-смотрел, как улитка взбирается, взбирается по стеблю, уж очень нравилось ему, как она в раковину вся вбирается, когда коснется рожками листа.
Глава восемнадцатая
Снова
Когда управился, мистер Шекспир заговорил о деньгах.
Кровать эта так дорого не стоит, он сказал.