От тысячи фунтов осталась бездна денег.
Он купит доли в новом театре, который мистер Бербедж строит на Бэнксайде[57].
Там будут показывать его пьесы, мне рассказал супруг.
И тогда он станет получать за свои пьесы плату, а вдобавок у него будет процент от выручки.
Деньги к деньгам, сказал мистер Шекспир.
Скоро он сможет приобресть и собственность.
Настанет день, пообещал мой умный муж, когда он будет жить в лучшем доме Стратфорда.
(Оно, положим, не получилось.
Пришлось нам согласиться на второй по качеству.)
Устала я от этих разговоров.
И я до него дотронулась.
— Ты снова хочешь? — удивился мистер Шекспир. — Снова хочешь, прямо сразу?
Я хотела.
Я хотела снова, прямо сразу.
И мистер Шекспир с большой охотой выполнил мое желание.
В конце концов я уснула.
Уснула, утомясь тем, что он со мною делал. Великий покой на меня нашел.
Отродясь, по-моему, мне еще не было так хорошо, отрадно и так вольно.
Дождик стал накрапывать, когда я заснула, это я помню.
Я слышала, как апрельский дождик тихонечко шуршал на крыше.
Мистер Шекспир все говорил про деньги, когда я заснула.
Но вовсе не деньги никакие я видела во сне.
Глава девятнадцатая
Мой сон
Снилось мне, что я на холме Стинчкомба и кругом сплошь наперстянка.
Люблю я наперстянку.
Красота у наперстянки скромная, неяркая, не слепит глаза так, как когда в июне волнится по полям ромашка.
Есть в наперстянке тонкость, нежность.
Все в ней — отдохновение для души. У наперстянки в чашечке, на самой глубине, бальзам таится.
И снилось мне, как будто я срываю наперстянку и в нее заглядываю. И будто я потом в нее вхожу, вовнутрь, и наслаждаюсь ее расцветкой, и нитями тычинок, и цветочным шелком, розовым, лиловым, алым, белым, и радуюсь на то, как стебель стоек, как поник цветок.
По-моему, мне снилось, будто бы сама я наперстянка.
Глава двадцатая
Ослиная голова
Наутро просыпаюсь я от рева.
Озираюсь в реденьком, чудном каком-то мраке.
И вижу — стоит в ногах постели дьявол.
— И-а! — дьявол ревет. — И-а!
Дьявол совершенно голый, ну ни единой ниточки на нем, а только голова ослиная надета[58].
— И-а, — он снова проревел. Потом: — Ха-ха!
И вдруг я услыхала, как там, внизу, на улице, поют.
Такие миленькие были слова у этой песни.
Потом уж я их в песеннике отыскала.
Песня была такая:
Там же лавка рыбная была.
Небось торговец сам и пел.
Такая миленькая песня.
Как вспомню ее, так у меня аж слезы на глазах и дрожь по хребту проходит.
Я песенки заслушалась, а уд дьяволов тем временем в меня нацелился.
Я узнала дьявола по его снасти.
Что твое копье.
И сотрясается.
Я не могла с собою совладать. Протянула руку к этому копью.
Протянула руку, и копье это я погладила.
А потом перевернулась ничком и встала в постели на коленки.
А потом уж постаралась, чтоб дьяволу сподручней было в меня попасть.
— И-a! — ревел дьявол. — Ха! Блядь! — кричал дьявол. — Теперь все мало ей, да?
Мистер Шекспир драл меня, не снявши ослиной головы.
Мой супруг.
Мистер Шекспир, львиное сердце.
Осел разнеженный.
Глава двадцать первая
45
А теперь, моя книжица, я в тебя впишу кое-что совсем иное.
Любезный мой Читатель, придется и тебе пошевелиться.
Возьми-ка в руки Библию.
Открой Псалтырь.
Найди псалом сорок пятый.
Ну вот.
А теперь прочти стих 4:
Пусть шумят, воздымаются воды их, трясутся горы от волнения их.
Прочти подчеркнутое слово вслух.
57
Бэнксайд — часть Лондона на южном берегу Темзы, между мостами Блэкфрайерз и Лондонским. Деревянное здание театра «Глобус» было построено там в 1598 году, уже после смерти Бербеджа. Практически все пьесы Шекспира, созданные после 1599 года, были сыграны на сцене «Глобуса». В 1613 году «Глобус» сгорел, был заново отстроен из камня и просуществовал до 1644 года.
58
Совершенно как Титания, проснувшись, видит Основу с ослиной головой. («Сон в летнюю ночь», акт 3, сц. 1).