Книжечка была снабжена замочком, не дававшим возможности ее открыть, но, сунув палец под планку, я сломал ее.
На первой странице стояла дата: «1 января 1969 года». Пат писала: «Вчера ходили смотреть очень хорошую пьесу «Пасифик Сид». Потом ужинали в ресторане. Герман хотел, чтобы мы еще куда-то пошли, но я отказалась… Когда мы вернулись домой и легли спать… Ах, как он меня любит! Мы заснули только спустя пять часов. Наверное, это один из самых прекраснейших дней нашей совместной жизни…»
Я хотел засмеяться, но не смог. Да, тогда мы были именно такими. Это было два года назад, мы были женаты уже восемь лет.
Я быстро пролистнул дневник до записей, сделанных пять месяцев назад, и стал их внимательно читать. Нет, она нигде даже не упоминала о Кери. И всегда писала, как сильно меня любит… Да, мы играли в покер с Джимми, Авис, Абе и Ширли. Пат проиграла пять долларов и шесть центов, а я выиграл восемнадцать… На следующий день она ходила за покупками с Ширли и купила себе божественную шляпку…
Я лихорадочно перелистывал страницы дневника.
Все остальные записи — в том же духе. Нигде не было упоминаний о Кери, а также белых пятен в описании ее жизни. Все дни она чем-то занималась.
«Теперь, когда Герман получил содержание лейтенанта, можно подумать и о расширении семьи… Мы ходили… Мы видели «Голубую вуаль»… Мы обедали у Мишу и поехали ради развлечения железной дорогой до Исланда. Там мы гуляли…» Последняя запись была сделана позавчера, перед тем как она отправилась сдавать кровь. В ней она назвала меня «моя любовь».
Герман здесь, Герман там. Судя по всему, я был для нее каким-то особенным типом вроде Эйнштейна. И это после десяти лет семейной жизни. Когда-то в одной из статей Абе полушутя назвал меня Большим Германом. Вот только Пат приняла это всерьез. Для нее я всегда был самым замечательным человеком, который может быть. Я — лучший лейтенант в Манхэттене. Я — муж, о котором можно лишь мечтать. Я — самый пылкий любовник.
Я закрыл тетрадь и посмотрел на залив. Теперь его вода показалась мне пурпурной.
Нет, Пат не могла быть настолько хитра. Притворством тут и не пахло.
У меня по спине побежал холодный пот.
Господи! И эту женщину обвиняют в том, что она играла в недозволенные игры с Лилом Кери! Но как же? Нет, никто меня в этом не уверит. Мне плевать на доказательства ее вины. Даже несмотря на то что я видел Пат в квартире этого Кери голой и совершенно пьяной.
Нет, все эти доказательства были не более чем хитроумной комбинацией, с помощью которой кто-то пытался опорочить Пат. Теперь я был уверен, что где-то в Нью-Йорке на самом деле существует рыжая девушка, непонятно по каким причинам выдающая себя за Патрицию Стон вот уже пять месяцев.
Прихватив дневник, я прошел в гостиную и снял телефонную трубку.
— Привратница слушает, — вежливо сказала Мира.
— С тобой можно поговорить? — спросил я.
Она очень тихо сказала:
— Ну, это не рекомендуется. А что случилось, дорогой?
— Послушай, Мира, я хочу спросить насчет телефонных звонков по номеру 17-36-46. Ты действительно слышала, как Пат разговаривала с этим Кери?
Очевидно, мистер Харпер находился неподалеку, поскольку голос Миры стал очень сухим и официальным:
— Мистер Стон, телефонистки никогда не подслушивают телефонные разговоры. Если одна из них будет замечена в чем-то подобном, ее немедленно уволят.
Я положил трубку.
Может быть, эти разговоры велись тогда, когда Пат не было дома? Но кто их вел?
Тут я почувствовал, как в голове у меня опять зашумело.
А может быть, все эти телефонные разговоры вела мисс Велл? Может быть, она сделала это, чтобы вернее достигнуть того, чего ждала целый год?
Я поднял трубку и назвал номер телефона Ника Казароса. Несколько минут я слышал длинные гудки, очевидно, трубку не снимали, потом послышался голос Миры. Теперь он стал нежным и теплым:
— Милый, похоже, никого нет дома.
Я хотел было попросить ее соединить меня с комиссариатом, но решил прикинуться настоящим дурачком. А голос Миры старался убаюкать:
— Послушай, Герман, иди и ложись в постель, согрей ее для меня.
Я повесил трубку.
Потом я принял холодный душ и оделся. Физиономия у меня, конечно, здорово опухла, но я чувствовал себя в полной форме. Сунув револьвер в наплечную кобуру, а дневник Пат в карман пиджака, я взял фетровую шляпу, обычно надеваемую мной лишь по воскресеньям. Прихватив несессер, вышел в коридор и запер квартиру на два оборота ключа.
Мира видела, как я проходил через холл. Она даже привстала со своего стула, словно хотела меня позвать, но все же не посмела этого сделать.