— Слишком поздно, Пеп,— сказал я.— Они уже здесь.
— О, господи, Джонни!
— Еще увидимся, Пеп.
Я повесил трубку и вышел из кабины. Детина со станции наблюдал за лифтом и меня не заметил. А когда я подошел и остановился рядом, второй полицейский как раз требовал у клерка мою регистрационную карточку.
Взглянув на имя Джон Макбрайд, записанное сверху, он тихо чертыхнулся, словно ждал совсем другого.
— Как видишь, приятель, найти меня не так уж трудно,— произнес я у него за спиной.
Он вздрогнул, уронил карточку и, побледнев от бешенства, протянул ко мне руки, точно собирался разорвать на клочки прямо тут, не медля ни секунды.
Я посмотрел на него сверху вниз и небрежно бросил:
— Ну-ну, попробуй тронь, сразу по уху схлопочешь.
Руки его остановились на полдороге к моей глотке, глаза стали медленно вылезать из, орбит. Громила со станции уже спешил на помощь напарнику, вытаскивая на ходу револьвер.
— Тот самый? — спросил второй и, получив в ответ утвердительный кивок, снова повернулся в мою сторону.
— Ага, ага,— прошипел он.
Я усмехнулся.
— Эй, ребята, вы бы лучше не обольщались тем, будто находитесь в безопасности. Еще один шаг, и я клянусь, что отсюда вынесут два тела.
Я опять улыбнулся не спуская глаз с револьвера. Верзила тоже выдавил из себя улыбку.
— Судя по шрамам, ты смелый парень,— сказал он.
В его голосе звучало удивление, но револьвер он спрятал. Второй полицейский по-прежнему сверлил меня бешеным взглядом. Руки он теперь опустил, но в его каких-то безжизненных глазах застыла смертельная ненависть и ярость.
— Давай-ка шевелись, Джонни,— произнес он тихим ровным голосом.— Иди к выходу, а я — следом. И черт меня побери, если я не влеплю тебе свинец в спину, коли ты задумаешь бежать. Я просто мечтаю об этом.
Меня не так-то легко испугать. По правде говоря, я вообще ничего не боялся. Все самое страшное, что могло случиться, уже произошло со мной, и теперь сам черт был мне не брат.
Я выразительно посмотрел на обоих копов и, заметив, что они меня правильно поняли, медленно повернулся и пошел к выходу. Они запихали меня в полицейский автомобиль и уселись по бокам: я даже не мог пошевелиться. Всю дорогу верзила что-то бормотал себе под. нос: вид у него был очень довольный. Второй полицейский смотрел вперед невидящим взглядом, не обращая на меня внимание.
Его звали Линдсей, и был он капитаном, так, по крайней мере, гласила табличка, прикрепленная к его столу в управлении.
Судя по тому, как называл его капитан, верзила носил то ли имя, то ли фамилию Таккер.
Мое появление в полиции вызвало целую сенсацию: дежурный у входа раскрыл рот от удивления, какой-то сержант на полуслове прервал оживленную беседу с посетителем, а газетный репортер, издав полузадушенный вопль: «Господи боже!», сломя голову кинулся в комнату прессу за фотоаппаратом.
Но ни снимков, ни сведений обо мне ему получить не удалось, потому что Линдсей провел меня прямо в свой скудно обставленный кабинет: стол, пара стульев и картотека.
Оба полицейских уселись, я остался стоять посередине комнаты.
Прошло довольно много времени, пока Линдсей соизволил нарушить молчание:
— А ты, подонок, хладнокровный. Никогда бы не подумал, что все именно так получится.
Я достал сигарету и нетерпеливо закурил. Теперь наступила моя очередь:
— Вы уверены, что не ошиблась?
Копы обменялись взглядами. Линдсей улыбнулся и покачал головой.
— Неужели я бы мог позабыть тебя, Джонни?
— О, некоторые люди только и делают, что ошибаются, знаете ли.— Я выпустил дым через нос и решил покончить со всем этим:—Если меня задержали по какой-то причине, то немедленно предъявите обвинение или освободите сию же секунду. Я не желаю торчать в вонючем полицейском участке только для того, чтобы беседовать на общие темы.
Линдсей выдал презрительный смешок.
— Я не знаю, что у тебя на уме, Макбрайд, да мне и наплевать на это, но ты обвиняешься в убийстве. В убийстве лучшего из людей на земле, хотя с тех пор уже прошло пять лет. И когда тебе накинут петлю на шею, я буду сидеть в самом первом ряду, чтобы вдоволь насладиться приятным зрелищем. А потом зайду в покойницкую, и если твоего тела никто не затребует, лично заберу его и скормлю свиньям. Вот какое тебе предъявляется обвинение. Теперь ясно?
Да, пожалуй, теперь выяснилось многое, включая и то, почему голос Пепа так отчаянно дрожал. Игра тут велась еще более грязная, чем я предполагал.
Обвинение в убийстве. Мне полагалось задрожать от страха. Но я уже говорил, что испугать меня нелегко. Они поняли это по выражению моего лица и принялись раздумывать над тем, почему я не боюсь. Я подошел к столу Линдсея и, облокотившись, выпустил ему в физиономию дым, чтобы рассеялись последние сомнения.
— Докажите, — потребовал я.
Лицо его окаменело.
— Дешевый трюк, Макбрайд. Почему-то пять лет назад ты не стал задерживаться в городе и выяснять ситуацию. Но теперь у нас есть все, чтобы завести на тебя дело. И, знаешь, я просто безумно рад. Я лично прослежу за тем, как ты будешь превращаться в студень. Ведь пистолет-то мы нашли, и непросто так, а с чудеснейшими отпечатками! Конечно, Джонни, я докажу, что ты убийца. Прямо сейчас. Я сгораю от желания увидеть твою перекошенную физиономию.
Он отъехал на стуле от стола и дал знак Таккеру встать у меня за спиной. Втроем мы прошли через вестибюль, где по-прежнему надрывался репортер, требуя сообщить ему подробности происходящего, и остановились у двери с табличкой «Лаборатория». Линдсей первым вошел в просторную комнату и сразу же кинулся к картотеке. Нужный ящик он вынул не глядя — видно, столько раз пользовался им, что находил на ощупь,— и достал оттуда карточку. Потом сунул ее в проектор и включил свет. Да, отпечатки действительно были замечательные, Четкие, со сложным рисунком. Таккер хлопнул меня по плечу.
— Вон туда, храбрец.
Линдсей поджидал меня у стола. Размазав по стеклянной пластине специальную краску из толстого тюбика, он крепко прижал к ней кончик моего указательного пальца.
Сперва ему показалось, будто я нарочно смазал отпечаток, поэтому он снова схватил мою руку и более тщательно повторил процедуру. Но и теперь все произошло так, как должно было произойти. Линдсей злобно выругался. На пластинке по-прежнему красовалось расплывшееся грязное пятно, поскольку у меня вообще не могло быть никаких отпечатков.
Мне не следовало хохотать, но я просто не удержался. Он двинул меня тыльной стороной ладони по губам, но я тут же нанес ему такой сокрушительный удар в челюсть, что он свалился на пол вместе со столом и проектором.