– Ты совершенно прав, Питер. Но если я попрошу тебя оказать мне услугу, за которую пообещаю заплатить по-королевски, ты не откажешь мне?
– Отчего же нет, если только я в силах.
– Дай мне свою правую руку в знак клятвы.
Питер поколебался: дело принимало слишком серьезный оборот; но в глазах молодой женщины было столько мольбы, что он не выдержал и сжал ее нежные пальчики своей мозолистой рукой.
– Хорошо. Ты дал мне слово, – сказала она. – Сдержи же его! Возьми багры и веревки, обыщи тот маленький залив и найди труп.
Она опустилась в кресло и закрыла лицо руками.
– Когда найдешь, принеси сюда. Надо похоронить Олио по-христиански. Ты исполнишь все?
– Исполню. Но если капитан вернется в это время? Если он хватится меня?
– Я найду предлог для объяснения твоей отлучки. Иди же, я надеюсь на тебя.
– Залив не глубокий, найти будет можно. Но когда я найду тело, куда его положить?
– Принеси сюда, в комнату за моей спальней. Остальное уже мое дело. Но где негр?
– Мы его связали и заперли, потому что Корни умер от его укуса. Этот негодяй перекусил ему вену, которую никто не сумел перевязать. Мы ждем капитана, который рассудил бы дело. Бели бы Боливар был не негр, то мы все как один заявили бы, что поделом этому Корни, потому что он был кругом виноват, но нельзя допускать, чтобы негр поднял руку на белого. Это было бы дурным примером.
– Приведите сюда Боливара, – приказала Джорджина.
– Что вы… разве можно без капитана!
– Приведите его связанного и пришлите сюда также двух приятелей этого Корни.
– Бели вы хотите вынудить у него признание насчет Олио, – сказал Питер, – то это напрасно, я думаю. Он упрям как мул. Но я исполню ваше приказание и попрошу вас только, со своей стороны, не упоминайте обо мне капитану.
Оставшись одна, Джорджина залилась слезами, но они не могли утолить ее горя. Страстная и порывистая, не знавшая границ ни в любви, ни в ненависти, она была неспособна прощать обиды и платила за них только мщением, жестоким и беспощадным. А теперь обидчиком был человек, из-за которого она пожертвовала всем, ради которого она порвала все связи со светом, переносила все опасности, а он, так безгранично любимый ею, изменял ей! Она была в этом уверена, иначе зачем ему было губить бедного, невинного мальчика? И Боливар сделался орудием его злобы.
– О, – говорила она себе, – если только я открою все, узнаю, что сталось с Олио… берегись тогда, мистер Ричард Келли!
За дверями раздались голоса, и несколько человек ввели Боливара. Голова его, ушибленная о камень, была обвязана платком, один глаз заплыл.
Джорджина достала карманный пистолет, навела его на негра и проговорила:
– Ты в моей власти, твое преступление мне известно, и ничто не спасет тебя от кары, которую ты заслужил. Ты убил невинного юношу, моего питомца, и бросил его тело в воду. Если хочешь остаться живым, признавайся во всем. Бедный Олио не сделал тебе ничего, шутки его были простительны, как шалости ребенка. Что же побудило тебя погубить его? По чьему наущению ты это сделал? Говори! Я знаю все, но хочу, чтобы ты подтвердил это своим признанием.
– Не знаю, кто наговорил вам всякого вздора, – отвечал Боливар. – А вот меня так действительно обидели ни за что. Если бы маса Келли был здесь.
– Он заступился бы за тебя, это весьма вероятно. Но не уклоняйся от вопроса, или я прострелю тебе голову. Ты должен знать, что я не произношу угроз понапрасну.
– Как не знать! Я вас даже очень хорошо знаю. Но что мне в том, что вы меня убьете. Моя жизнь здесь хуже собачьей. Стреляйте, не боюсь!
– Освободите его от этих веревок и привяжите к дереву! – с бешенством крикнула Джорджина. – Увидим, что он скажет под кнутом. Бейте его, пока он не признается, хотя бы на нем не осталось ни лоскута отвратительной черной кожи!
– Давно надо было погладить его так, – сказал один из разбойников, по прозвищу Клык. Кличка эта была ему дана из-за зуба, торчавшего из под верхней губы. – Посмотрим, такая ли у него черная кровь, как и шкура. Ну, приготовься, Боливар! Да не признавайся подолее, чтобы дать нам натешиться!
Страшная казнь началась, но негр молчал. Удары сыпались на него, спина его превратилась в одну кровавую рану, но он твердо смотрел в глаза Джорджины, утратившей всякую женскую мягкость в эту минуту. Она не спускала глаз со своей жертвы, произнося ругательства и проклятия, но Боливар молчал, он только заметно слабел, взгляд его становился мутным, колени подогнулись.