– Керамзит твою в железо! – восхитился новоявленный «химик» Алексашка. Сильвия Лу-Синевна осмотрела вторую руку и принялась загибать пальцы уже на ней:
– Испанский, португальский, арабский, греческий, латинский…
Тут пальцы и кончились. Конечно, госпожа фон Каучук могла включить в список такие экзотические языки, как хинди, японский, африкаанс и два полинезийских наречия, которые полиглотка «заглотила», прожив несколько месяцев на Таити, где, согласно известному мультфильму, неплохо кормят. Однако это не потребовалось. Петр впился в нее горячим восхищенным взглядом, быстро спросил что-то сначала по-немецки, потом по-голландски (Афанасьев, конечно, не понял) и, получив развернутые ответы, подошел и порывисто обнял ученую даму. А потом смачно поцеловал прямо в губы. Хвала Создателю, госпожа фон Каучук узнала перед путешествием, что в петровское время поцелуй в губы был таким же заурядным и бытовым явлением, как кивок или рукопожатие в наш век. Иначе матерая феминистка могла и взбрыкнуть. Афанасьев и Ковбасюк переглянулись и синхронно облились холодным потом, подумав об одном и том же: а что, если она все-таки взъерепенится?..
Обошлось.
Следующим экзаменовали Ковбасюка, который, как мы помним, был одет стрельцом. Этот объявил, что умеет обращаться с любыми, самыми свирепыми животными и укрощать их. Петр, который любил свирепые забавы, восхитился. Тут же он устроил Ковбасюку форменную проверку. Меншиков натравил на бывшего таксидермиста пьяного медведя, спавшего в углу, и Ковбасюк, не прибегая к физической силе и подручным средствам, быстро уговорил медведя заворчать с добродушной свирепостью и получить из рук «дрессировщика» кусок мяса.
– Ишь ты, мин херц, слушается, даром что первый раз парня видит, – заявил Меншиков, – не соврал стрелец, или кто он там. Не соврал, бензол твою медь, силикат магния!
– Не соврал…
– Не соврал, – сурово подтвердил и князь-кесарь Ромодановский, наблюдавший за происходящим из-под сомкнутых лохматых бровей. – Ну, Петр Алексеевич, давай пытать следующего.
Словечко «пытать», столь безобидное, скажем, в русских сказках, в устах главы Преображенского приказа[5] звучало зловеще.
Пит Буббер, по прозвищу Крепкий, недаром заслужил это прозвище. Он не стал дожидаться, пока его выдернут сами оппоненты, засевшие в крестовой палате боярина Кузьмы Егоровича, а храбро вышел вперед. Смешанная американо-русско-грузинская кровь бурлила и веселилась в жилах. Буббер проговорил:
– А я, государь, горазд на разные технические премудрости. Знаю секреты заграничных технологий…
– Чего?
– Заграничных хитроумных штучек, механизмов, которые вашему величеству могли бы быть полезны.
«А этот Добродеев знал, кого отбирать в миссию, – подумал Афанасьев. – Интересно, смогу я сам с таким убедительным видом и так красноречиво рассуждать перед самим царем Петром, пусть даже пока еще полупьяным сопляком, а не могучим самодержцем, каким его чуть позже узнает весь мир? А ведь тут еще и Ромодановский, и Зотов, и Мен-шиков, да и мало ли кто тут еще может быть».
Петр подошел к Бубберу, оказавшись выше того на полторы головы. Не дышал. Потом пытливо заглянул тому прямо в лицо, дернул за дьяческое облачение и выдохнул:
– Ну? А покажь что-нибудь этакое!
– Пусть подкинет штуку, мин херц, – поддержал Алексашка. – А то, электролит его медь, языком бряцает, что ведром пустым.
Афанасьев не шевелился. Зато где-то внутри его затрепыхался бес Сребреник, подкинул с язвительным смешком:
«Главное, чтобы наш Пит Крепкий не стал демонстрировать Петру Алексеевичу последние достижения нанотехнологий. А то ведь в колдуны зачислят, а присутствующий здесь Федор Юрьевич Ромодановский беседует с таким народом куда как коротко и доступно. Представь себе, что кто-нибудь стал бы показывать фараону Рамсесу CD-плеер, на котором звучит диск Луи Армстронга и конкретно песня „Let my people go“:
So the Lord sad:
Go down Moses,
Way down in Egypt's land:
Tell of Pharaoh
To let my people go,[6]
– гнусаво пропел Сребреник, и Афанасьев вдруг содрогнулся от какого-то смутного воспоминания: как будто все, о чем сказал сейчас этот неугомонный нечистый дух внутри него, уже было когда-то…
Впрочем, ему не дали сосредоточиться. Пит Буббер начал оправдывать свои заявления. Он извлек из кармана какой-то футлярчик, помудрил над ним с видом фокусника, и футлярчик раскрылся. Внутри его оказалась модель кораблика: галион образца XV века с парусами, с полной оснасткой, с тонко выделанными деталями корпуса. Петр подался вперед и схватил галион своими большими грубыми пальцами. Афанасьев даже зажмурился, подумав, что сейчас царь расплющит нежную модель. Однако же, вопреки ожиданиям, модель не рассыпалась и не развалилась. Царь крутил ее так и сяк, а потом по уже налаженному алгоритму поведения полез к Бубберу целоваться. После сего он поднял чашу и провозгласил «здравие во множество лет всем умельцам и мастерам своего дела».
– Сам делал, гидрид-ангидрид? – подлез сбоку Алексашка, приревновавший своего «мин херца» к новым ловкачам, сумевшим завоевать расположение государя.
– А как же, – гордо ответил Буббер.
– И где ж сработал ты эту вещицу?
Буббер открыл было рот, но тут же захлопнул его. Бес Сребреник немедленно прокомментировал возможный ляп, на который чуть не нарвался лунный страдалец:
«Представляю, что бы сказал Петр Алексеевич, если бы ему заявили: сработал я эту вещицу, государь, точнехонько на Луне, когда меня сослали туда в пенитенциарный терминал „МунДак“ за харассмент, то бишь сексуальное домогательство в отношении ушлой старушки».
– Н-да, – только и смог процедить Афанасьев. Буббер, которого буравили сразу несколько пар глаз, все-таки вывернулся:
– Сработал я сей корабль в далеких краях, где обучался уму-разуму и многим премудростям. Но это еще не все, государь, – поспешно добавил Пит Крепкий, предупреждая очередной заход молодого царя на щедрые лобызания и объятия, – прикажи наполнить до краев вон ту чашу, которая побольше, вон ту, возле которой возлежит ваш уважаемый сотоварищ.
– Алексашка!
Расторопный Меншиков мигом выдернул чашу из-под локтя окончательно раскисшего и осоловевшего князь-папы Никиты Зотова, приблизился с ней к Петру и Питу Бубберу. Последний осторожно взял модельку корабля из рук царя и опустил ее в чашу с вином. Кораблик закачался на матово отсвечивающей янтарной поверхности. Петр смотрел во все глаза. Если бы у него было их сто, как у мифического великана Аргуса, вне всякого сомнения, они все смотрели бы на чашу. Буббер щелкнул пальцами правой руки, и вдруг кораблик поплыл вдоль края чаши, аккуратно поворачиваясь по кругу и даже не задевая стенок сосуда. Потом он повел рукой в сторону, и на корабле взвились паруса. Буббер снова прищелкнул пальцами, и кораблик остановился точнехонько в центре искусственного водоема, в который он был помещен.
5
Преображенский приказ – учреждение, ведавшее расследованием политических преступлений в России того времени; для наглядности – примерный аналог ЧК-ГПУ-НКВД.
6
Тогда Господь сказал: спустись, Моисей, с горы на землю Египетскую. Скажи фараону, чтобы он отпустил мой народ (англ.).